Запах гари - Вячеслав Воронов

— Чёрт возьми…

— Поэтому вам будет лучше у нас. Мы обеспечим благоприятный режим….

— Дадите немного подышать дымком… Мне тридцать пять, профессор! У меня жена, у нас скоро будет ребенок!

Профессор озабоченно взглянул на него. В его умных глазах Котиль уловил жалость, боль, или это только показалось ему? Несколько минут они молчали. Котиль не стал спрашивать, не торопил события, хотя ему не терпелось разрешить неопределенность, повисшую в воздухе.

— Всё, что я вам сказал, не должна знать ни одна живая душа.

— Конечно, я буду тайным уродом. Об этом не узнает никто! Стоит только взглянуть на меня…

— Вам лучше остаться у нас.

— Скажите, это можно вылечить? Можно вернуть мне нормальный цвет кожи, по крайней мере?

— На данный момент… Но если вы останетесь…

— Понятно. Я буду темнеть всё больше? Что вообще будет дальше?

— Этого не знает никто.

Помолчав, уперев тяжёлый взгляд в пол, Котиль спросил:

— Что с ребенком, который родится?

Профессор тяжело вздохнул, нервными пальцами взял карандаш и постучал им о стол.

— В этом тоже для вас мало хорошего…

— Говорите, чего уж там.

— Какой срок у жены?

— Маленький. Все произошло после моего так сказать выздоровления.

— Он может родиться таким же, как вы. Если не хуже.

— Господи!.. — Котиль обхватил голову и сжал ее до боли. — А жена?..

— Есть вероятность, что и с женой тоже не всё будет в порядке.

Профессор не слышал, как в кабинет вошел его заместитель, Андрей Михайлович, настолько мягкими были его шаги и тихими движения. Как-то странно сутулясь, словно стараясь быть незаметным, с оробевшим видом он подошел к столу и пригнулся, стараясь привлечь внимание глубоко задумавшегося шефа.

— Профессор, я стучал, а вы не …

— Да?

— Так значит, у нас всё даже лучше, чем ожидалось. Я видел его в коридоре.

— Да, лучше. Не знаю только, радоваться этому или…

— Ну что вы, конечно радоваться! Ведь это же переворот в науке! Это феноменально! Он — самый удачный экземпляр; все эти бомжи и алкаши — ерунда! Мы создали нового человека, человека будущего!

— Вы думаете? И это — человек будущего?

— Ну, мало ли что будет в будущем, кто знает. По крайней мере, уже сейчас тем, кто работает на вредном производстве, военным, можно привить способности….

Профессор сурово взглянул на него.

— Вы бы сами на себе испытали это? Или на своих детях?

— Профессор, ну зачем мне?.. Ведь можно продолжить работу, найти способ контролировать процесс, сделать его умеренным. Финансирование будет продолжено, вам дадут Нобелевскую премию! Но его — он указал рукой в неопределенном направлении — надо оставить в институте.

— Послушайте, что вы несёте? Это человек, а не лабораторная мышь, у него жена, скоро будет ребёнок!

— Ребенок? Вы представляете, что это значит? Ребенок! Профессор, ну не смотрите на меня волком, разве я виноват? Не я же сделал им ребенка… — он негромко захихикал.

— Это разрабатывалось как способ помочь людям, а теперь выходит…

— Надо немедленно звонить в…

— Да вы что, не понимаете?

— Я всё, всё понимаю.

Андрей Михайлович, коротко попрощавшись, вышел из кабинета начальника и поспешил в свой, этажом ниже. С вороватым видом заперевшись на ключ, он снял трубку и набрал номер.

— Я так и знал, что он станет упрямиться. Старый осёл! Это эмоции, всё, не буду больше; он, конечно, светило, но вы же сами понимаете! Мы не можем… да, не можем жертвовать таким достижением ради упрямства одного, пусть даже выдающегося человека. Да, вы сообщите, куда следует, а я буду здесь готовить почву.

Человек пятнадцать жильцов стояло у подъезда, переминаясь с ноги на ногу, гомоня и выкрикивая гневные фразы. В центр образованного людьми полукруга вышла представительная женщина средних лет, в цветастой блузке. Она размеренно, но решительно цедила слова, обдумывая каждое выражение.

— Если он больной, так пусть лечится, — твердила она, находя полное одобрение у собравшихся, — мы-то здесь при чём. Мало того, что он пугает своим видом детей — так ещё и нюхает что-то! Мало посторонних наркоманов — шприцы в подъезде каждый день валяются, — так ещё свои завелись!

— Он же скоро весь дом взорвет! — со злобой вторила ей старушка с палочкой, в огромных очках на переносице. — Газу недавно напустил; дышал он им, или что, а несло на весь подъезд! А еще журналист! Такие журналисты сейчас…

— Заявлять надо, и в милицию, и в ЖЕК, — подхватил видный мужчина в отглаженных брюках и светлой рубахе с коротким рукавом. — Ставить на место надо! Надоело уже! Поразводилось нечисти…

— А вот и он, лёгок на помине, — анонсировала представительная женщина в центре круга.

Котиль вышел из-за угла дома и направился к подъезду. Когда он подошел, разговоры смолкли, и на некоторое время воцарилась тишина.

— Можно вас на минутку, — сказала представительная женщина.

— Что? — спросил Котиль, остановившись и угрюмо глядя на людей.

— Мы хотим узнать у вас, сколько это будет продолжаться.

— Что продолжаться?

— Вы представляете угрозу для общества.

— Представляю угрозу не я, а вон! — рявкнул вдруг Котиль и указал рукой в сторону, где за городом была буровая.

— Что — вон?

— Буровая и прочее, — сквозь зубы процедил Котиль.

— Что — буровая?

— Буровая нам газу в подъезд напустила?

— Буровая костры на балконе жгла? Мы думали — пожар!

— Буровая детей нам пугает?

Котиль почувствовал опустошение и бессилие. Отчуждение людей, их нежелание видеть дальше своего носа, хоть и было ему не в новинку, он всегда воспринимал тяжело.

— Вы что, идиоты? — пробормотал он и пошёл в подъезд, не слушая возмущённых возгласов.

Выйдя в коридор квартиры ему навстречу, Вика мирно спросила:

— Ну что, устроили тебе экзекуцию?

— Да пошли они…

— Что тебе сказали в больнице?

— Ничего хорошего.

— Что? Так что же с тобой? Боже, какой у тебя вид… Будут же лечить, что-то делать?

— Это неизлечимо. Надо мной проводили эксперимент… хотя этим спасли жизнь. Я их не виню.