Волчья мельница - Мари-Бернадетт Дюпюи

Эта просьба удивила Клер. Дом Базиля стоял в километре от них, выше по реке, — по ее мнению, слишком близко, чтобы ехать туда на коляске. Она вздохнула, но согласилась:

— Если папа позволит, я запрягу лошадь. Прости, Бертий, это просто не приходило мне в голову.

Несправедливо, что ты… в таком состоянии. Страдаешь молча каждый божий день! И вообще, многое я теперь вижу по-другому!

Сил сдерживаться у Клер больше не было. Она бросилась на кровать, зарылась лицом в одеяло и разрыдалась. Кузина наклонилась, обняла ее и тоже заплакала. Бертий восхищалась бескорыстной добротой Клер и ее преданностью. В этот миг она с ясностью поняла, скольких забот и огорчений ей это будет стоить в будущем.

— Пока ты со мной, Клеретт, я буду счастлива…

Их пальцы медленно переплелись. Живущий в амбаре филин громко заухал. Девушки привстали на кровати, чтобы посмотреть, как он будет вылетать через чердачное окошко.

Взмах широких крыльев — и птица уже в небе. Ее бесшумный полет, кстати, до смерти пугал юную Этьенетту, чья каморка находилась на чердаке хозяйского дома.

Привычно облетев долину О-Клер, филин устроился на вершине утеса. Его желтые глаза выискивали добычу. Впрочем, как и глаза Фредерика Жиро, который, несмотря на снегопад, шагал по дороге с ружьем на плече. Он прошел километра два, не меньше, энергичным шагом, но так и не успокоился. Зиму он терпеть не мог: в это время года природа дремлет, почти как неживая, а то и вовсе замирает, скованная морозом. Фредерик любил края, где родился и вырос, а еще больше — лошадей и, как следствие, — урожаи, которые этих лошадей кормили. Ежегодно он проверял качество ячменя и овса и платил жнецам двойное жалованье, чтобы получить красивые снопы светлой соломы. Лето, щедрый сезон, полный самых радужных ожиданий, было его стихией. С апреля Фредерик бродил по лугам ради удовольствия ощутить под ногами почву, из которой после весенних дождей проклюнется молодая трава — залог забитого под завязку сеновала.

Когда показались крыши местечка Пюимуайен, юноша прибавил шагу. Странные мысли теснились у него в голове. И странные картины. Раз десять, не меньше, за время прогулки он вспоминал очаровательное личико Клер Руа. Он не ожидал встретить ее в день облавы, и так поздно. А встретив, словно по-новому ее увидел, и это было необычно и волнующе. Фредерик остановился, чуть запыхавшись, чтобы вспомнить ее голос, ее мольбы.

Под тяжелой накидкой угадывалась хрупкая девичья шея, то и дело мелькала ее белоснежная кожа. На фоне снега, отражавшего малейший отблеск в ночи, ему нарисовалось лицо Клер с пухлыми губами, тонким носом и выразительными черными глазами.

«Эта девушка — как спящий уголек! Раздуй — и получишь жаркое пламя!»

Он ощутил волну возбуждения. По долине Фредерик бродил с тех пор, как кончилась облава, надеясь усмирить таким образом терзавшую его похоть — порок, унаследованный им от отца. Поговаривали, что Эдуар Жиро в молодые годы (и не только) растлевал девственниц без разбора, не пропускал ни одной юбки. Матери семейств наказывали дочерям держаться подальше от этого грубияна весом более сотни килограммов. Он не мог пройти мимо женщины, чтобы не уложить ее на траву, особенно если это была дочка или жена его арендатора. Тонкий расчет!

Посмей возразить — и семья лишится всего. Из страха потерять и без того скромный доход подневольные фермеры предпочитали молчать.

Фредерик выругался. Но не наследственность он проклинал, а то, что еще полчаса придется потерпеть. Стреляя в собаку, он был сосредоточен на охоте, и удачный выстрел его порадовал. Но теперь он сожалел, что так просто дал Клер уйти. «Можно было ее поцеловать, раз уж мне на ней жениться… И, наверное, первым попробовал бы на вкус ее губы!»

Мадемуазель Руа в невесты ему посоветовал отец: «Девчонка хорошенькая, и вдобавок получим мельницу! Земля там отличная, стены — крепкие».

Эту песню Жиро-старший пел уже год… Фредерик ухмыльнулся. Ну конечно, этому старому хряку будет приятно заполучить в дом такую соблазнительную невестку! С нижней ветки дерева на Фредерика таращился дикий кот. Желтые глаза его поблескивали в темноте. Юноша зарядил ружье, прицелился и выстрелил. Кот ловко спустился по стволу и исчез.

«Промахнулся! Чертова зверюга!»

Церковный колокол в Пюимуайене отзвонил одиннадцать раз. Фредерик подошел к дому, стоящему в некотором удалении от других. Поскребся в дощатый ставень. Послышался едва уловимый шорох, и одна из створок приоткрылась. Показалась пухлая женская рука, а потом и прикрытая кружевом грудь.

— Это ты?

Девушка выглянула на улицу.

— А кто, по-твоему, это может быть? — отозвался Фредерик. — Или к тебе еще кто-то ходит в такое время?

— Уже бегу! — отвечала девушка. — Жди меня на сеновале, любимый!

Мужчина поморщился. Чтобы получить желаемое, приходилось терпеть все эти глупости, эти слащавые разговоры… Он неспешно приблизился к соседней постройке, скользнул внутрь. Под крышей, поддерживаемой огромными балками, высилась скирда соломы. От нее исходил едва уловимый аромат лета. Пол был устлан сеном. За дощатой перегородкой громко фыркали коровы.

Запахи навоза и мочи Фредерика не раздражали. Он приходил сюда трижды в неделю, чтобы вдоволь натешиться пышным телом Катрин. Она прибегала к нему, трепеща от радости и предвкушения. Только вот их объятия были сродни обстановке и присутствующим здесь запахам.

— Как ты сегодня поздно! — зашептала она, подбегая. — Фредерик, милый! Ты тоже был на облаве, охотился на этих проклятых волков, которых я так боюсь? Скажи, ты бы огорчился, если бы волк загрыз твою Кати?

Мужчина не удостоил ее ответом. Он презирал любовницу, равно как и большую часть человечества. Удовлетворить плотский голод — вот что ему было сейчас нужно. Не снимая перчаток, испачканных в крови и земле, он задрал подол ее ночной рубашки, раздвинул ей ноги. Катрин тихонько ойкнула, подчиняясь. Стуча зубами от холода, она все же развязала ворот и подставила ему свои груди с отвердевшими сосками. Он осыпал их поцелуями, перешедшими в легкие покусывания.

Утоляя вожделение, он не утомлял себя ласками, не думал о партнерше. Движения его, как и всегда, были грубыми, принуждающими. И вдруг Фредерик поймал себя на мысли, что на месте Катрин представляет Клер. Удовольствие его будто удесятерилось. Он совсем разошелся, буквально терзая любовницу.

— Ты делаешь мне больно, — жалобно прошептала она.

— Заткнись! — процедил он сквозь зубы.

Ему хотелось мучить, истязать… Перед тем как уйти с отцом на охоту, Фредерик выпил, но эта внезапно накатившая холодная ярость его испугала. Он уткнулся лицом в теплые белокурые волосы Катрин, прижался к ним губами, а потом и