Сибирский аллюр - Константин Вронский

– При первом же удобном случае.

Она вскинула на него огромные глазищи, Машков уставился взглядом в землю, мысленно обозвал себя засранцем, не способным даже на то, чтобы поразвлечься с девчонкой, а затем бросить ее, как часто бывало вплоть до сегодняшнего дня.

– Не смотри на меня так! – внезапно разъярился казак.

– Да как хочешь, – она передернула тощенькими плечиками под широченным армяком. – Тогда я на тебя вообще смотреть не буду.

И шагнула прочь от горящего дома, маленькое, хрупкое существо в огромных сапожищах.

«И что за валун я повесил себе на шею, – потерянно подумал Машков, идя за ней следом. – Нужно это тебе, а, Ванюха? Ладно, если б я с ней уже поразвлекался и бросить сразу не захотел! Я ж вольный казак! О-хо-хо, свободный…»

– Получай первую затрещину, Марьяна, – шепнул он на ухо девушке. Он закипал от ярости, и пинка хватило, чтоб Марьянка как подкошенная упала на землю. И замерла. Сердце Машкова от ужаса пропустило удар: «Господи, неужто я хребет ей переломил?». Но тут Марьянка резво вскочила на ноги.

– Мы еще с тобой поговорим! – процедила она сквозь зубы, стараясь не разреветься.

Машков отрешенно кивнул головой. «Ладно, ладно, – усмехнулся казак. – Поговорим так поговорим. Слава Господу Богу нашему, жива! Давай, шагай, Марьяшка… Следующий пинок будет нежным…»

Дальше все развивалось именно так, как и рассчитывал Иван Машков: Ермак загоготал при виде паренька, возомнившего идти в казаки, остальные ватажные «лыцари» дружно вторили своему атаману. Они окружили Машкова и его найденыша со всех сторон, покатываясь со смеху при виде огромных сапожищ огольца, которого от полета в воду или в горящие обломки спасло лишь то, что он мужского роду-племени.

– Казаками рождаются, болван! – крикнул Ермак, пребывавший в отличном расположении духа, и двинул своего сотоварища огромным кулачищем под ребра. – Казаком запросто так и не станешь!

– А я могу скакать на коне не хуже вас всех! – огрызнулась Марьянка. Ее звонкий голосок вполне сходил за мальчишеский. – Мой батюшка был царевым конником!

– И где ж твой батюшка сейчас? – хмыкнул Кольцо, правая рука атамана в ватаге.

– Сидит, небось, у реки, понаделав от страха в штаны! – закричал Машков, изо всех сил стараясь казаться правдоподобным. – Давайте, братцы, ведите лошадь! Пусть покажет нам, чему его батяня научил. Царев конник! Братцы, вот ведь смехота, а! Посмотрим, как куренок на мерине скачет!

Ермак свистнул. Из кучки лошадей к Марьянке подвели коня. Казаки смеялись, уже хватаясь за животы, смеялись до колик. Вот ведь умора: огольцу кобылу Ермакову привели! Та еще кобыла, устроит она сейчас потеху. Помнет мальца, как есть, помнет…

– А ну, залезай! – рявкнул Машков намеренно грубо и осторожно подтолкнул Марьянку. Девушка внимательно оглядела лошадь атамана, не обращая внимания на вой, поднятый казачьей ватагой. А затем взлетела в седло. «Что будет? – потерянно думал Машков. – Удержится ли? Такая маленькая птаха сможет ли справиться с этой своенравной животиной?»

На кобылу взобраться нетрудно, куда трудней сапожищи не потерять…

Ермак дернул головой. Ну, сейчас его госпожа-лошадушка покажет! Сейчас на дыбки встанет, затем вперед метнется. Еще никто с ней сладить не смог, у Машкова и то не получилось, а уж он, казалось, на коне и родился.

Марьянка спокойно сидела в седле. Казаки испуганно поглядывали на мальца, и внезапно над погоревшим селищем нависла мертвая тишина. И только Машков едва слышно вздохнул с облегчением.

– А теперь чего делать-то надо, а? – крикнула Марьянка Ермаку, переставшему раз и навсегда понимать свою верную госпожу-лошадушку. Кобыла даже не шелохнулась, лишь прядала ушами и все.

– А ты покатайся на ней, паренек! – со злобой рыкнул Ермак, с силой ударив свою лошадушку в бок. Лошадь вздрогнула, скосила на него глаз и даже не шелохнулась.

– Пойдем, моя коняжка, – нежно прошептала Марьянка и погладила морду кобылы. Та встрепенулась, рванула с места в галоп, словно за день собиралась добраться до Москвы.

«Сейчас она удерет, – в ужасе понял Машков. – Иван-дурак ты, вот ты кто, она ведь только того и ждала, чтоб до лошади добраться: теперь ищи-свищи ее, кто на Ермаковой лошади скачет, того разве ж догонишь?! Кончено, все кончено! Она перехитрила меня, маленькая белобрысая чертовка…»

Пока он мысленно казнился, к Ермаку из яркого зарева пожара метнулась лошадь, на которой по-прежнему сидела Марьянка. Казаки замерли, а Ермак мрачно поглядывал на мальчишку.

– Ну, может он держаться в седле али нет? – восторженно закричал Машков. – Может?! Хорошего найденыша мне Бог послал! Ермак Тимофеевич, друг, да я в его лета на такое не способен был, а уж я-то казак от роду!

«Она вернулась, – думал он, захлебываясь от счастья. – Господи, пресвятые угодники, все черти, вместе взятые, спасибо вам! Она не сбежала! Вот, сидит на ермаковской кобыле и улыбается – шапчонка только съехала на измазанное сажей лицо. Господи, если б они узнали, что этот оголец на самом-то деле девка! И почему ты вернулась, Марьянка?»

– А ну, слазь! – грубо выкрикнул Ермак. Выхватил пистоль из-за пояса, насыпал пороха на полку, глядя на слегка пританцовывающую кобылу. – Слазь, тебе говорят!

Казачья ватага стихла от ужаса. «Нет, он не сделает этого, – думали казаки. – Нет, Ермак, не делай этого. Не стреляй в госпожу-лошадушку!»

Марьянка тоже поняла, что задумал Ермак. Она замерла в седле, дико глядя на атамана.

– Тогда и меня пристрели! – громко выкрикнула девушка. – Да это ж не лошадь, это чудо какое-то. Чудеса нельзя уничтожать!

– Она предала меня! – шумно вздохнул Ермак. – Предала! – крикнул он, намеренно распаляя себя. – Моя лошадь! Предала меня! Учись казачеству, малец: предательство есть смерть!

И Ермак вскинул пистоль. Казаки молча глядели на своего атамана. Машков рванулся к вожаку.

– Ну и кто из вас помешает мне? – дико вскрикнул Ермак. – А? Эта скотина всего лишь сыть четырехногая!

– Да люди меньше ее стоят и, тем не менее, живут! – резко оборвала его Марьянка. – Стреляй, Ермак, если тебе потом лучше станет от этого, стреляй!

Ужасные мгновения мертвой тишины и жуткого ожидания. Ермак опустил пистоль и выстрелил в землю.

– Слазь, парень! – уже спокойным тоном приказал он. – Как тебя звать-то величать прикажешь?

«Господи, а как же ее звать? – Машкова пробрала дрожь. – Обо всем подумали, а вот имя…»

– Борька, Степанов сын, – важно ответила Марьянка и соскользнула с лошади на землю. – Так я поеду с вами?

– И кобылу себе оставь, – Ермак исподлобья глянул на лошадь. – Баба, такая ж, как все бабы, – глухо проворчал он. – Голову теряет, молодого сопляка завидев. – Атаман повернулся к Марьянке. – Иван всему тебя научит. Он тебя нашел, так что ты его теперь с потрохами! Когда тебе казаком быть, я решать буду.