Жители ноосферы. Роман-триптих - Елена Сафронова

Эта манера всегда была присуща ему — взять быка за рога первой фразой. Все детали выяснятся позже. Так строятся классические репортажи. Пашка мог бы стать хорошим журналистом… если б уже не стал или не родился блестящим системотехником, блестящим интернетчиком, блестящим дегустатором жизни. Вечным странником и великолепным любовником — прекрасным и бесплодным, как молния. Черт, кого-то ведь процитировала!..

Нет, Пашка, никогда тебе не видать моего ребенка!

2001

И вот представьте себе эдакий пердимонокль: я, Инна Аркадьевна Степнова, корреспондент «Березани синеокой», издания бананово-лимонного цвета, законного, но уродливого отпрыска всероссийского издательского дома «Периферия», выхожу замуж за поэта Константина Георгиевича Багрянцева. Уже смешно, да?

До тридцати лет никакая личная жизнь не перебивала пошлой сентиментальной моей любви к выбранной профессии. В наше безнадежное дело я втрескалась раньше, чем начала учиться в Воронежском госуниверситете на журналистике. С возраста полового созревания и первых статеек в классных и школьных стенгазетах. Я и зрела не так, как положено. Вместо того чтобы, как доброй, размалевывать физиономию и жеманиться на танцах с парнями, я таскалась по городу с блокнотом. И на дискотеку сунулась всего один раз за два старших класса — делать репортаж о подростковом отдыхе. А сама в свои семнадцать лет слушала только классическую музыку или великих бардов, в попсе разбиралась, как хрюшка в колбасных обрезках. И ко мне пристали пьяные в хлам пацаны из параллельного класса, стали отнимать блокнот и хватать за места, прикрытые дешевой «варенкой». Они не церемонились, потому что на их мышиную возню с одобрительной ухмылкой косились совершеннолетние обалдуи со штампом об освобождении. Эта компания периодически заставляла мелюзгу затаскивать девок в кусты, потом являлась сама, а мелюзге оставляли объедки с царского стола. Раз даже очень шумное дело раздулось — изнасиловали не ту, кого можно безнаказанно. И в замшелой Березани творился беспредел бессмысленней и жесточе столичного. А я, самая умная, поперлась на ту скандально известную дискотеку и не скрыла по юношескому недомыслию блокнот. Диктофона у меня тогда в помине не было. Было только пылающее стремление напечататься во взрослой «Газете для людей», где мне вяло пообещали публикацию, если выкопаю что-то интересное. Нарыла!

Публикация вполне имела шанс оказаться первой и последней и состояться в виде некролога. Потому что от безвыходности я начала хамить мелким козлам, те озверели, пустили в ход руки, а я — длинные ноги. Отвесила пару поджопников и выскочила из-под крыши притона. За мной погнались. Окрыленная страхом, я стрижом долетела до здания Ленинского районного отделения милиции, центрального в Березани, благо близко, и ворвалась туда. Гопники окопались неподалеку от крыльца.

Изнутри оплот общественного порядка был — желтовато-коричневый коридор, вся мебель из пожившего дерева в одинаковой гамме, отчего и люди, попавшиеся мне на глаза, выглядели тоже деревянными. Один сидел за стойкой, другой возле него меланхолично раскачивался на стуле. Созвездия на плечах были для меня тогда китайской грамотой. Но я как-то сориентировалась, что за стойкой находится оперативный дежурный. Сбивчиво пожаловалась дежурному, что произошло на дискотеке, и получила резонный совет дома сидеть, а не шляться по танцулькам и задницей не вилять, чтоб на нее же приключений не наскрести. Удостоилась разрешения позвонить домой, чтобы предки забрали. Потому что этот, со стула, сказал мне, что не видит повода поднимать наряд по тревоге. Из чего я заключила, что он был старшим наряда. Я домой звонить не поспешила, а объяснила про первый в жизни репортаж. Дежурный и старший наряда хохотали до слез, а я ничего не поняла.

— Тяжела и неказиста жизнь простого журналиста! — утирая слезы, проговорил дежурный (потом мне сказали — капитан Веселкин). — Мало их бьют, а они все лезут в газету…

Справедливость требует заметить — тогда в Березани журналистов еще не били. Да и журналистов-то приличных в городе не было. Да и газет читабельных имелось полторы. Провинция провинцией, застой только что кончился, хотя в Москве уже пятый год перестройка. О том, что в окрестностях Красной площади журналюг, случается, колотят за чрезмерное любопытство, иногда сообщало «Останкино».

— Лучше бы ты, девка, просто пробз…ся туда пошла, нам бы с тобой хлопот меньше и тебе — удовольствие, — философски заметил старший наряда, моложавый, с простоватым лицом и сержантскими лычками. Он не обратил внимания на мои запунцовевшие щеки. — То сидишь тут у нас, как сыч, выйти пугаешься, нам голову морочишь, а то с кавалером бы обжималась…

— Ага. С Рылом, — простодушно подтвердила я. И получила первый в жизни практический урок: правоохранительные органы надо уметь заинтересовать своей информацией! Моя личная безопасность им оказалась до фени — чего не сказать о Рыле. Оба милиционера проснулись.

— Что?! Рыло там? — громыхнул стулом старший наряда.

Виталик Рыло был легендарная в Березани личность, рецидивист, которого знали все. Его узнавали на улице, молодые мамаши пугали им детей, а матери постарше — зреющих дочек. Хотя было Рылу немногим больше трех десятков. Недавно он откинулся из колонии строгого режима — говорили, вышел условно-досрочно за примерное поведение — и на перекладных двинулся в город детства. Кто из бывших дружков видел его на улицах, столбенел — Рыло, в свежеотпущенной бороде, коряво рассуждал о грехах: «я, пострадав за преступления свои, пришел к вере». И мне посчастливилось увидеть человека, сменившего кожу, на криминальных танцульках. Впредь это хроническое везение стало моей визитной карточкой…

«Мой» Рыло стал прежним — пугалом для мирных обывателей. Выпил пол-литра из горла, картинно подбоченясь в центре танцплощадки, подхватил ближайших девок, потребовал «поставить Мурку», прибил звукооператора, не нашедшего нужной кассеты, и хорохорился, обещая на всю дискотеку, громче музыки, по-лагерному употребить всю березанскую милицию, начиная с генерал-майора, начальника УВД. Те похабные выражения я как раз и записывала, когда ко мне подвалили придурки из параллельного класса. Что осталось в уцелевшей части разодранного пополам блокнота, я старательно повторила стражам порядка. Конечно, они возмутились. Тут же свистнули группу захвата… Поразиться не успела, как молниеносно ожил пустой и сонный коридор отделения милиции, как затопали в нем, засвистели, заругались… Я уж и уши перестала затыкать, решив, что пора взрослеть. В суматохе про меня могли бы забыть, и я сама себе преподала второй урок юного журналиста: нужно переключать на себя внимание!

Когда кто-то крикнул: «По машинам!», я ввинтилась в милицейский «Козлик», вопя, что иначе меня убьют подростки, ожидающие на улице. Подростков шуганули, на меня шикнули, но я выскулила разрешение доехать с ними «до уголочка», потом «до дискотеки». А там уж всем стало не до девчонки.

Рыло взяли. Это было зрелищно, хотя и довольно быстро. Спрятавшись за жеваным гигантской челюстью мусорным баком, начинающий репортер наблюдала, как его в наручниках вытаскивают из дискотеки, грузят в «воронок», и фиксировала неустоявшимся почерком в остатках блокнота вопли Рыла. В тот вечер я узнала поразительно много новых слов. А потом мне места в машине уже не досталось. Домой, к предкам в предынфарктном состоянии я бежала по пятнам темноты, заячьими зигзагами огибая фонари.