Младенец и черт - Борис Акунин

Очень хотелось бы сказать про лицо этого небычного человекачто-нибудь столь же неординарное, но, честное слово, нечего. Если было нужно,капитан умел превращаться в писаного красавца. Мог (опять-таки в случаенеобходимости) оборачиваться серым мышонком.

Есть люди, которых постоянно окликают на улице, потому чтоони обладают среднестатистической внешностью и их все время принимают закого-то другого. Йозефа фон Теофельса (друзья называли его просто «Зепп», а дляне-друзей у капитана было множество самых разных имен) частенько не узнавали втолпе даже знакомые. Вот какое это было лицо. Увидишь – через минуту забудешь.

Пока верный Тимо, охая и причитая, отклеивал накладнуюбороду, а потом смазывал и обрабатывал ссадины, капитан сидел смирно, навопросы отвечал невпопад. Его мысли витали где-то далеко.

– Говорил ведь, не ходите один, добром это некончится, – например, проворчал на простонародном швабском диалекте слуга.Росту в нем было два метра, так что над сидящим капитаном он сгибался чуть непополам.

Зепп ему по-русски, без малейшего акцента:

– Сколько раз повторять, дурень. Даже с глазу на глазразговаривать только на туземном наречии.

Тимо и заткнулся. Он был удручающе неспособен к иностраннымязыкам. Что такое «с глазу на глаз» и тем более «туземное наречие», не понял.Но общий смысл уловил. Надо сказать, старина Тимо был вообще мало на чтоспособен. Зато некоторые вещи умел делать просто гениально. Капитан его ни накого бы не променял. Этот увалень ухаживал за Зеппом с раннего детства, апредки Тимо прослужили в родовом замке Теофельсов, наверное, лет пятьсот.

* * *

Потом, весь намазанный зеленкой, жилец кормил птичек.Попугай Ники и ворона Аликc жили в двух роскошных клетках, висевших по тусторону окна на основательных стальных тросиках, закрепленных под верхнимналичником – даже злой балтийский ветер не сорвет.

– Здравствуйте, ваши величества, – поклонилсяптицам фон Теофельс и тр-р-р-р – провел ногтем по железным прутьям.

– Рррросия уррра! – бодро откликнулся попугай.

Аликc просто сказала:

– Каррр!

По профессиональной привычке пробежав взглядом по улице иокнам напротив, Зепп остался вполне доволен. Ничего подозрительного.

Улица была тихая. Этаж третий. Над ним еще четвертый, оттудараздавались неуверенные фортепианные гаммы. Там квартировал учитель музыки.

– Ходиль-ходиль, ночь пропадаль, я не шпаль, – невыдержал долгого молчания слуга. – Лицо битый, ein blauer Fleck.

– Синяк, – подсказал господин.

– Зиняк. Пришель – пустая рука.

– С пустыми руками.

– Кто лицо побиваль?

Зепп изобразил под носом тараканьи усищи:

– Какие-то господа из контрразведки. Князь Тараканов.Черт с ним, не в нем дело. Где спрятал папку наш футболист? Вот в чемвопрос. – Он забарабанил пальцами по раме. – Вынес из секретнойчасти, но не с территории. Где же, спрашивается, папка? Крестик, что закрестик? Хм, ребус.

Он еще долго ходил по комнате – то молча, то сновапринимаясь бормотать:

– Ребус, ребус… Из секретной части вынес… С территориине вынес… «Сами пойдете – сами найдете – сами возьмете»…

Тимо, не привыкший сидеть без дела, сортировал на столепринесенное из прачечной белье. Здоровенные костлявые ручищи сноровистораскладывали сорочки к сорочкам, простыни к простыням.

Вдруг Зепп остановился и показал пальцем на крошечныйлоскуток, пришитый к уголку наволочки.

– Это еще что? Вон то, белое?

– Китайский… Нови Wascherei…[4]Китайский человек пришиваль. Очень хороший китайский человек. Чистый,аккуратный. Любит порядок.

Выругавшись по матери, капитан разворошил весь сверток.Метки были всюду, даже на носках.

– Тяжело жить с идиотом, – пожаловалсяЗепп. – Из-за такой ерунды обычно и сгорают! Все спороть к чертовой матери!В эту прачечную больше ни ногой!

– Там остался четыре хороший Laken.[5]

– Черт с ними.

Расстроенный Тимо засопел, но спорить не осмелился. Ондостал странные вязаные гольфы – вместо стопы одна бретелька – и аккуратноскатал трубочкой.

– Ну конечно! – Фон Тефельс с размаху хлопнул себяпо лбу. – Одиннадцатое! Эврика!

Наклонился, звонко чмокнул Тимо в щеку. Тот захлопалбелесыми глазами. Последний раз Зепп поцеловал своего преданного слугу двадцатьпять назад, когда пошел в первый класс гимназии.

Студенту Романову этой ночью спать тоже не пришлось. Егобеспрерывно допрашивали.

Кошмарное недоразумение разрешилось лишь к утру.

– Угу. Угу, – мрачно хмыкал в телефонную трубкухромой штабс-ротмистр, глядя в протокол допроса.

На том конце провода надзиратель околотка, где был прописанАлексей Парисович Романов, сообщал сведения об арестанте. Всё совпадало. Сынличного почетного гражданина, уроженец Санкт-Петербургской губернии,православного вероисповедания, студент физико-математического факультета, поднадзором не состоит, временно жительствует у родного дяди, присяжногоповеренного Г.С. Романова.

Собственно, и так было ясно, что мальчишка не при чем.Провал случился из-за нелепого стечения обстоятельств.

Лучников-то давно все раскумекал. Штабс-ротмистр еще начто-то надеялся – стучал по столу кулаком, задавал каверзные вопросы, а старшийфилер, даром что при задержании получил от студента по уху, уже заварил емукрепкого чаю и выдал пару баранок из своих запасов.

Теперь физико-математический кретин сидел напротивКозловского и с оскорбленным видом пил второй стакан.

Чтоб сбить с сосунка спесь, князь объяснил: по вашей винепровалена операция важнейшего государственного значения, упущен опасный шпион.А когда студент осознал свою вину и виновато заморгал густыми девичьимиресницами, штабс-ротмистр презрительно указал ему на дверь:

– Катитесь отсюда, рыцарь печального образа! Защитникуниженных и оскорбленных! Сколько времени зря потрачено!

Мальчишка встал и снова сел.

– Господин офицер, но я не знал, что эти господа –агенты контрразведки, а тот человек – шпион! Вижу, трое бьют одного! Как бы высами поступили на моем месте?

– Сначала спросил бы.