Третья Мировая Игра - Борис Гайдук

Приехали судейские, те, что нашу замену в игру вводить будут. Судят нынешнюю игру португальцы. Люди южные, к нашим холодам непривычны. Одеты в грузные меховые шубы, шапки с опущенными ушами, судейская форма кое-как сверху напялена. Главный судья, Диаш Гоэньо, со свитой расположился в центре, под Москвой, там мяча ждет. А у нас третий боковой, Альберту Суни. С ним помощники, наблюдатели от Игрового союза, секретари, гонцы — всего человек двадцать. Спросили у Петьки насчет времени замены и в трактир обедать пошли. За ними — целая толпа вельяминовских повалила: и мальчишки, и бабы, и взрослые мужики. Шутка ли: иностранцы-судейские по селу ходят?

Трактирщик расстарался, велел колоть свинью, самолично кинулся чинить колбасы: кровяные, печеночные, мясные, перечные с салом, а пока колбасы не сготовились, приказал подать на стол холодцы, закуски и водки-наливки разные. Альберту Суни отогрелся, снял шубу и шапку, отложил свисток. Откушал, говорят, с большим удовольствием, выпил рюмку хлебной перед едой и рюмку малиновой сладкой к десерту, сказал, что сегодня больше нельзя. Свита его тоже угощением довольна осталась. И хозяин не внакладе, подал счет чиновнику из Игрового союза и тут же на полную сумму чек Международного игрового банка получил, а Альберту Суни ему от себя еще и серебром пару монет добавил. Да и в счет трактирщик наверняка лишнего приписал, эта шельма своего не упустит.

Дальше — больше.

Вслед за судейскими понаехали операторы с камерами, обозреватели, всякий экранный и пишущий народец. Санные фургоны с передающими устройствами расставили, протянули через весь двор провода. Одни камеры на треноги поставили, другие, поменьше, на плечах носят. Такая суматоха поднялась, что только успевай оглядываться.

Петька устроил пресс-конференцию, всех обозревателей у себя принял, стал на их вопросы по порядку отвечать. Камер штук двадцать на него наставили, и больших, и маленьких, а ему хоть бы хны. За границей, видать, выучился от операторов и камер не шарахаться. Наши тренеры обычно обозревателей не жалуют, на пресс-конференциях быстро по бумажке читают и скрыться спешат. Главные тренеры и вовсе для себя зазорным полагают с обозревательским братом разговаривать; ассистентов и младших тренеров вместо себя высылают.

А вот Петька не таков оказался, сам все обстоятельно говорит, нос не воротит.

Те из наших, кто поближе оказался, тоже слушают, шеи вытягивают, остальным Петькины слова передают: мол, не считаем положение безнадежным… рассчитываем на новых игроков… хотим связать противника на левом фланге обороны… дождаться подхода свежих сил из глубины…

Потом Петька операторов отпустил, и они по двору разбрелись, к нам полезли. Камеры прямо в лоб наводят, спрашивают все сразу: как настроение, какова готовность, боимся ли немцев. Тут и наши, и иностранцы с акцентом или чужеземным выговором. Мы, конечно, в камеру говорить не приучены, отворачиваемся, прячемся друг за дружку. Антоха Горбунов одного оператора даже оттолкнул слегка, чтобы тот не приставал. Один Васька наш не заробел, прямо в камеру твердо говорит:

— Будем драться насмерть. Остановим немца. Не пройдут они нас.

Другие операторы это услышали и тоже к Ваське камеры разворачивают. Рады, что хоть одного человека для своего интервью среди нас нашли. А он их вопросов и не слышит, знай, свое твердит:

— Остановим немца! Не пустим в Москву!

И так несколько раз подряд. Чуть ли не криком кричит.

Сам Петька это услыхал. Ухо навострил, отошел от судейских, с которыми свои дела переговаривал, и к нам быстрым шагом направился. Мы, понятно, расступились, дали место, а он положил Ваське на плечо руку и вслед за ним громким голосом повторяет:

— Верно говоришь, защитник! Остановим немца!

Тут уж и все остальные операторы, как бабочки на свет, к ним обоим слетелись. Чуть не потоптали друг друга. Васька зарделся, но глаз не опускает.

— Остановим, — говорит, — Петр Леонидович, не сомневайтесь!

А Мостовой даже усмехается слегка и Ваську нашего вперед выставляет, будто всему миру показывает: вот, мол, видали, каких орлов на замену вводим? В Москву захотели? А выкусить не хошь?

Операторы вскоре отхлынули. Судейских, ассистентов, обозревателей и сами себя пошли снимать. Тут и там обрывки речи как весенний ручей бурлят.

— The Russian chiefcoach Peter Mostovoy makes an unexpectable change…

— …прямо со двора районного комиссариата молодые игроки войдут в игру. Главный тренер российской команды рассчитывает этим маневром смутить противника и замедлить продвижение мяча к Москве…

— Einberufene sehen nicht besonders eingespielt aus, einige zeigen aber einen hochen.

Spielgeist…

А Васька, от которого уже и операторы отвернулись, и Петр Леонидович отошел, все стоит на месте, в одну точку смотрит и твердит:

— Не пустим немца. Остановим…

Я даже по щекам слегка потрепал его, чтобы привести в чувство. А он словно от дурного сна опомнился: стоит, оглядывается, глазами хлопает.

Вот, думаю, и прославился наш Васька — на все камеры его сняли, по всему миру теперь покажут. Эх, если бы только нашим в деревню дать знать, чтобы бросали все дела и мигом летели в Калугу! Может, увидели бы Ваську на экране рядом с самим главным тренером. На всю жизнь теперь Васька самый знаменитый в Зябликове и во всем районе человек. Что там старый Максимыч со своими рассказами времен Очакова и Измаила! Тут сам главный тренер прилюдно руку жал. Вот это сила.

К трем часам наконец собралась вся наша замена. Соломон Ярославич, калужский воевода, повинился перед Петькой за промедление, но людей представил полностью, целую тысячу; и народ весь рослый, крепкий, не под забором найденный. Распределили нас на десятки и сотни. Мы, зябликовские, все вместе оказались. Десятником над нами Ваську поставили. Подшучиваем:

— Ты, Василий Петрович, далеко пойдешь. Еще форму надеть не успел, а уже в начальство выбился.

— Да ну вас…

Петька дал команду строиться. Всех операторов со двора выгнал.

Молча, заглядывая в лица, прошелся вдоль строя. Каждому в глаза посмотрел. Потом отступил назад, взлетел на коня.

— Ребята! Вы все меня знаете: я Петр Мостовой! Я играл в игру почти двадцать лет, за Россию и за пять заграничных стран. Я сам, своими руками закатывал два гола англичанам и бельгийцам, это вы тоже знаете. Для ваших отцов не было игрока более знаменитого, чем я. И вот теперь я вам говорю: всю свою жизнь я прожил ради одного дня!

Петька сделал паузу, обвел глазами строй. Эхо его голоса отскакивает от окрестных домов.

— Ради дня завтрашнего! Завтра вы встретите немца, и от этого решится судьба игры и судьба нашего отечества! И только вам ее решать, больше некому. Вы пока еще не до конца это поняли, но вышло так, что и вся ваша тысяча, и Соломон Ярославич, ваш воевода, и Дмитрий Всеволодович, который скоро здесь со своим отрядом будет, — вы все тоже прожили свои жизни ради завтрашнего дня. На вас вся моя надежда! Отступать некуда — позади Москва! Пропустим немца — значит, проиграем игру и на долгие годы умоемся позором. А коли остановим и повернем вспять — навеки покроем себя и народ свой славой…