Так не бывает, или Хрен знат - Александр Борисов

К подобным рассказам я всегда относился скептически. Сделал вид, что поверил, но в душе усмехнулся. Бывал за границей и знаю, как русские люди боятся подозрения в аморалке. Вылететь оттуда – раз плюнуть, уж слишком конкуренция велика. Все женщины хают бывших своих мужей и сожителей. Даже моя первая сказала при расторжении брака: «Пил, бил». А что ей ещё было придумать? Не скажет же она на суде: «Причина развода в том, что я сама сука»?

В этом плане я Любку не понимал. Проще всего свалить вину на кого-то. Ну, Бог наказал или злодейка-судьба выкинула такое коленце, что рожать ты не сможешь. Не сдавайся же, сделай хоть маленький шаг в этом направлении. Брось курить, не заглядывай в рюмку. В церковь сходи, свечку поставь. Вдруг да обломится?

Короче, простил я, когда по весне Любка явилась с миром и бутылкой тёщиной самогонки, но дал себе честное слово, что это в самый последний раз.

Весь год на меня давило дурное предчувствие. Тем не менее на земле я работал честно, хотя и держал в уме грядущий итог. А в преддверии «часа икс» вообще ни разу не выпил и обращался к Любке только ласковым словом.

«Что, интересно, она придумает? – не выходило из головы. – Какой повод найдёт?»

Зря гадал. Обошлось без повода. Любка нажралась в дупель и вломилась в мой дом со словами «Твою мать!». И, честное слово, мне почему-то стало смешно. Я выслушал пару визгливых фраз, потом указал пальцем на дверь и сказал:

– Вон пошла, прощелыга! И чтобы твоей ноги здесь больше никогда не было!

Первый месяц после того я видел Любку раза четыре в неделю. Она слонялась возле редакции, вздымала на меня страдающие глаза и просила прощения. А я проходил, как мимо пустого места, слова не обронив. Угол в душе, который когда-то занимала она, стал большим пустырём. Я даже не помню день, когда Любка исчезла из моей жизни…

– Поехали, Сашка! Сколько можно стоять истуканом? – нетерпеливо сказала бабушка Катя. – Можно подумать, ты что-то здесь потерял.

– Иду!

Я бережно зачерпнул горсть горячей земли, подержал её на ладони и пропустил сквозь пальцы. Странно, но чернозём никогда не превращается в пыль. Эх, по такой бы делянке пройтись босиком с велоблоком! Чтобы не в тягость, а в радость…

Вдоль гребня горы кони выбрались на дорогу и понуро затопали по наезженной колее. Те же тополя вдоль обочин, поля да посадки. А в бездонном омуте неба далёкое-далёкое облачко, как белое пёрышко, что обронила случайная птица. Солнце ещё не лютовало, но уже начало припекать.

– Что молчишь, – спросила бабушка Катя, – не взопрел ещё?

– Нет, – предательски пискнул я.

Голос ещё не начал ломаться, но дело к тому шло.

– Ты о том, что я тебе утром насочиняла, плюнь и забудь, – озабоченно сказала она. – Поверишь ещё…

«Э-э, нет, – подумалось мне. – Повторное упоминание – это уже неспроста. По-моему, тут скрывается какая-то тайна. Как же, блин, Пимовну раскрутить?»

– А вот мои дедушка с бабушкой с деревьями разговаривают, – бросил я нейтральную фразу и замер в ожидании результата.

– Ишь ты какой хитренький! – вдруг засмеялась Пимовна.

Этого ещё не хватало! Мне почему-то приблазнилось, что все мои мысли она читает насквозь. Аж потом прошибло! А ну как моя сага о Любке для неё уже не секрет? Я тот час же замкнулся в себе, нет-нет да бросая косые взгляды в её непроницаемое лицо. И этот демарш не остался для неё незамеченным.

– Что не так? Почему ваша светлость надулась?

– Будто не знаете! – обиженно буркнул я.

– Если расскажешь, узнаю.

И я задал вопрос, который не давал мне покоя с тех времён, когда бабушка Катя лечила меня, пятидесятилетнего мужика от белокровия, или, как она недавно проговорилась, от наведённой порчи. Так мол и так, скажите, но только честно, откуда вы знаете то, о чём я сейчас думаю?

К моему удивлению, Пимовна хрюкнула и залилась искренним, долгоиграющим смехом.

– Ты хочешь сказать, что я твои мысли читаю?! – спросила она, вытирая платочком глаза. – Ну, уморил! Ой, бабоньки, не могу!

Я ёжился, злился, недоумевал.

– Нет, Сашка, – наконец произнесла бабушка Катя, – чужие мысли читать – этого не может никто. А вот то, что написано на твоём лбу… – опять тоненько захихикала она. – Вот скажи, какого ляда ты набрехал, что Степан Александрович и Елена Акимовна с деревьями разговаривают?

– Зачем мне брехать? Сам видел.

– Ну, раз видел, тогда расскажи. Как дело-то было?

– Да как? – Настроение было изрядно подпорчено, рассказ вышел скомканным и сухим. – Груша у нас в огороде растёт. Ну до того поганючая! Цветёт по весне вроде богато, и пчёлы над ней вьются. А пару недель спустя завязи осыпаются. Останется с десяток плодов – и те она до осени не доносит. Роняет зелёными. Ну дед, ближе к зиме, взял топор, постоял возле неё и у бабушки спрашивает: «Срубить её, что ли, чтобы солнце не загораживала?» А та отвечает: «Да нехай ещё год постоит. За ум не возьмётся, тогда срубим».

– Так это ж они промеж собой разговаривали!

– Ну и что? Дерево-то услышало! Через год с неё наварили тазик повидла и так ещё… ели от пуза.

– Конечно! – возмутилась бабушка Катя. – К тебе тоже с топором подойди, так к утру весь учебник выучишь! А нет бы с ласковым словом…

– А как это «с ласковым»? – Я снова ударил в ту же самую точку, хотя в душе сомневался, что Пимовна поведётся на этот дешёвый трюк.

– Вот пристал как банный лист! – устало сказала она. – И надо оно тебе? Люди этому делу всю жизнь посвящают, а ему вынь да положь! Всё равно ведь ничего не поймёшь. По наследству это передается. Ну, кто у тебя в роду исподволь травы знал?

– Дедушка Коля знал. Он, хоть и фельдшером был, лечил народными средствами. Люди звали его «лысым доктором» и ехали на приём только к нему. Он давно умер и только один рецепт через мамку мою успел передать. И книжки «Опыт советской медицины в Великой Отечественной войне», тридцать пять томов.

– Что хоть за рецепт? – поинтересовалась бабушка Катя.

– От зубов. Чтобы они никогда не болели, нужно каждое утро вставать с левой ноги. Только об этом нельзя никому рассказывать. Вместе со знанием передаётся и сила.

– А ты зачем рассказал?

Я вздохнул и пожал плечами. Не говорить же Пимовне, что этот рецепт мне не пошёл впрок. Зубы без боли благополучно сгнили во рту.

– Почему именно с левой? – снова спросила бабушка Катя.

– Не знаю, – признался я. – Сам размышлял об этом. Есть поговорка «Не с той ноги встал», в армии старшина команду даёт «Левой!». Может, есть какая-то связь?

– Может, и есть. А я по старинке всё к берёзке лечиться хожу. Она у меня как доченька младшая, всегда помогает. За веточку подержусь, за листочек, тайное слово скажу. Этот твой дед, наверное, не из наших мест?