Барбизон. В отеле только девушки - Паулина Брен

новый «Барбизон», с которого «слегка протерли пыль» (уборка обошлась в полмиллиона). И по-прежнему делал ставку [40] на долговременное пребывание «новой девушки в городе», равно как и на ночлег бизнес-леди, которая будет благодарна за постой в отеле без мужчин. Отделанный дубом актовый зал превратили в конференц-зал. Библиотеку «Барбизона» тоже закрыли, а освободившееся место отдали фитнес-клубу, которому достался и бассейн, где некогда позировала для журнала «Лайф» Рита Хейворт. Книги из библиотеки переехали в «комнаты для свиданий» в бельэтаже. В качестве оммажа прежним дням белых перчаток, чаепитий и танцев в каждом номере Тейтельбаум разместил репродукции картин импрессионистов с изображениями девушек в шляпках с цветами.

Покончив с этим, он устроил празднование пятидесятой годовщины отеля; хотя княгиня Монако Грейс Келли присутствовать не смогла, она прислала письмо, в котором написала, что «с теплотой вспоминает дни, проведенные в „Барбизоне“» [41]. Но, несмотря на ухищрения Тейтельбаума, ясно было, что лучшие дни давно позади. Из «свежей и юной старлетки отель превратился в увядшую старую деву» [42]. Единственной знаменитостью из прежних постоялиц стала звезда 1950-х актриса Филлис Кирк [43], вместе с Винсентом Прайсом сыгравшая в 3D-ужастике «Дом восковых фигур». Филлис вспоминала Оскара, швейцара, и чай в бельэтаже. Управляющий отеля с 1944 по 1972 год Хью Коннор рассказывал, как ему названивала Джуди Гарленд, чтобы уточнить, где сейчас ее дочь Лайза Миннелли.

В некотором роде «Барбизон» оставался на плаву благодаря своим причудам. Ким Неблетт, поселившись в «Барбизоне» [44], научилась любить его странности. Она была манекенщицей и, зарабатывая тысячу долларов в неделю, еще помнила, как в прошлом году, первом своем в Нью-Йорке, ее годовой заработок составил всего 1062 доллара. Был месяц, когда она не могла себе позволить арендную плату и ночевала на полу в номере подруги. Но в отеле закрыли на это глаза, переадресовывая ее звонки в номер подруги, где она «тайно» жила до тех пор, пока не смогла позволить свой собственный. Она вспоминает постоялиц всех возрастов, даже «спятивших старух», которые устраивали «странные сцены», например «начинали кричать в шесть утра». Она выяснила, что если ты начинала смеяться над этими странностями, «безумные» смеялись вместе с тобой, и устанавливалось странное равновесие. И прониклась неким уважением к героизму «Тех Женщин»: леди, которые умудрились выдержать все эти годы. «Они все еще в Нью-Йорке. Пусть и прячутся в своих каморках в „Барбизоне“, но все еще в Нью-Йорке. А это что-то да значит».

Писательница Мег Вулицер подобным великодушием не отличалась. Она прибыла в 1979 году в составе последней партии приглашенных редакторов «Мадемуазель»; аромат ее волос напоминал шампунь «Боже-как-вкусно-пахнут-твои-волосы» [45], «которым в семидесятые пахло от всех». Хотя Бетси Талбот Блэкуэлл уже ушла с поста главного редактора, программа приглашенных редакторов еще существовала. Вулицер с кривой усмешкой отмечала, что офисы «Мадемуазель» – зеркальное отражение отеля «Барбизон»: и журнал, и отель «хотели быть актуальными и конкурентоспособными, в то же время цепляясь за здоровую чувствительность студенток колледжа, которую были призваны воплотить мы, приглашенные редакторы». Но какая может быть чувствительность у набора 1979 года!

Упадок отеля, устаревание его как внешне, так и в плане услуг проявлялись по-разному: первым утром в отеле Вулицер разбудил «стук кулака горничной в мою дверь, точно она была агентом наркополиции». Открыв глаза и откинув оранжевожелтое одеяло (одно из новшеств Тейтельбаума), Мег оглядела узкую мрачную комнату. И не впечатлилась. Единственным плюсом отеля для нее стала его история. Вулицер все вспоминала Сильвию Плат. Практически Вулицер поселилась примерно в такой же комнате, в какой двадцать шесть лет назад жила Сильвия Плат, по одной простой причине – ничего с тех пор не менялось: всего 130 номеров имели собственную ванную, 94 – совместную, а 431 самый дешевый, в которые и селили приглашенных редакторов и которые в 1947 году Филлис Ли Шуолби описывала Нанетт Эмери, – общую, на этаже [46].

Но на дворе стоял 1979 год, а не пятьдесят третий, и город-банкрот напомнил Вулицер «серию из криминальной драмы „Коджак“» [47]. За два года до этого [48] «сын Сэма» Дэвид Беркович застрелил шестерых и ранил еще семь человек, Таймс-сквер стала одним из самых криминальных районов города, а в Брайант-парк ходили разве что за тем, чтобы купить дозу или «снять» партнера для секса. Дни славы Нью-Йорка давно прошли – во всяком случае, так казалось в то мрачное десятилетие. Точно бы в унисон всеобщему настроению приглашенные редакторы сезона 1979 года куда менее почтительно относились к заданиям, которые так волновали Сильвию Плат, Джоан Дидион, Гейл Грин и многих других. На семинаре дегустаторов ароматов в «Ревлон» [49] всех просили понюхать образцы и сказать, какой запах сделан для них; одна, притворившись, что задумалась, выдала рекламный слоган их актуальных духов «Чарли»: «Вот этот „Чарли“ мой „Чарли“!» На завтраке, устроенном текстильной фабрикой «Милликен» в «Уолдорф-Астории», они захихикали, когда в ресторан «вкатили» Джинджер Роджерс. Для регулярной «смены имиджа» Мег и ее друзей привели в «Сакс» на Пятой авеню в «помятом барбизонском виде». Парень из числа приглашенных редакторов отстриг бороду и обзавелся усами а-ля Фредди Меркьюри; ему очень пошло; тогда как Вулицер после «преображения» завопила: «Я похожа на проститутку!» В последнюю ночь они все поднялись на крышу «Барбизона», как это сделала Сильвия Плат, и устроили импровизированную церемонию в ее честь. Они станут последними приглашенными редакторами. После них программу закрыли. Пройдет еще двадцать два года, и «Мадемуазель» прекратит свое существование; на тот момент от него останется лишь тень былого величия.

В 1980-е концепция «платежеспособного города» радикально изменила облик Нью-Йорка. Город, в котором рабочий класс жил бок о бок с имущими (то, что пытался показать Ниве Нельсон председатель совета директоров «Найман-Маркуса» из окна такси в 1953 году, когда велел таксисту ехать в Манхэттен кружным путем), перестал существовать. Нью-Йорк спасли, но потеряли прежний Нью-Йорк. Город нашел свое спасение [50] не через федеральное финансирование, что доходчиво дал понять президент Джеральд Форд, но удовлетворяя потребности частных застройщиков и многопрофильных корпораций, пообещав налоговые льготы, преференции и покровительство. Так и появились Трамп и ему подобные.

1980-е стали предвестником того, что впоследствии станет олицетворять Нью-Йорк: деньги, излишества, махинации и потворство своим слабостям. Теперь настало время яппи и Мадонны, ресторана «Одеон», кокаина, ночного клуба «Дансетерия» и экстази.

«Барбизону» требовалось поднажать, потому что Нью-Йорк больше не станет вращаться вокруг регулирования арендной платы – системы, позволявшей рабочему и среднему классу перманентно проживать на Манхэттене. Когда Дэвид Тейтельбаум в 1976 году впервые приступил к обязанностям консультанта [51], он обнаружил, что больше