Любовь холоднее смерти - Анна Малышева

– Останься, – без всякой надежды попросила она.

– Не стоит. Сделай то, о чем я тебя просил. Позвоню завтра в восемь вечера, будь дома.

В эту минуту, отдавая четкие указания, он стал удивительно похож на отца. Света покорно кивнула и поцеловала его. Закрыв дверь, девушка остановилась посреди прихожей и отчаянно прижала руки к вискам. Там бились горячие, тугие пульсы.

– Обезьяна, – пробормотала она, – проклятая обезьяна. Она-то у нас была, точно.

* * *

Родители вернулись в половине двенадцатого. Света дожидалась их, сидя перед телевизором и переключаясь с канала на канал. В конце концов она поймала себя на том, что вот уже полчаса смотрит какой-то бесконечный чемпионат по гольфу, который ловила спутниковая тарелка. Девушка едва успела решить, что одинокие игроки, потихоньку катающие мячики, выглядят как безобидные сумасшедшие, которых ради праздничка выпустили на травку… Как в дверь позвонили.

– Понравилось? – спросила она, выходя навстречу родителям.

Отец отозвался о спектакле сдержанно, но мать осталась очень довольна. Она говорила куда оживленней, чем обычно, восхищалась постановкой и выглядела помолодевшей. Ей очень шло серебристо-серое вечернее платье, к которому она надела серьги с изумрудами. Длинные волосы медного оттенка были уложены в тугой, гладкий узел чуть пониже затылка.

– Здорово выглядишь, – не выдержала Света.

Мать удивилась и неуверенно улыбнулась. Она не была избалована комплиментами от своих детей. От нее слегка попахивало сухим мартини, глаза блестели, и она показалась Свете красивой, как никогда.

– Ты ела что-нибудь? – озабоченно спросила она. – Голодная, наверное?

– Я вообще не хочу… – начала было Света и тут же поправилась: – Две отбивные съела.

– Ты их разогрела?

– Ну да, мам, что ты меня за дурочку считаешь…

– С тебя станется и холодные съесть, – возразила та и пошла в спальню – переодеваться.

Отец в это время медленно, будто нехотя расшнуровывал ботинки. Света поправила на вешалке его пальто, накинула дверную цепочку. Потопталась рядом.

– Тебе чего? – спросил он, не поднимая головы. – Он не звонил?

– Нет. – Она солгала с большим трудом. Отец с каждым днем выглядел все более мрачным, и девушка понимала, что его гложет тревога за сына. – Пап, тебе совсем не понравился спектакль или ты на меня за что-то сердишься?

– Спектакль был дрянной, все страшные, безголосые, сюжета я не понял… Иди-ка спать.

– Но я никогда не ложусь в такое время, – возмутилась она, следуя в кабинет – по пятам за отцом. – Я не маленькая! Пап, а я кое-что вспомнила, из детства. Интересно, ты помнишь?

Он в это время как раз подозрительно уставился на открытую форточку и принюхался. Света выругалась про себя. Забыла закрыть! Но пепельница была чистой, кресло стояло на законном месте… Все было в порядке, придраться не к чему.

– И что ты там вспомнила? – недовольно спросил он, закрывая форточку. – Напустила холоду…

– У нас с Серегой в детстве была одна игрушка… Обезьяна. Если ее завести, она начинала кувыркаться. Была у нас такая или нет?

Он обернулся, глядя на нее с искренним удивлением. Света ждала этого взгляда, сама не понимая, почему так волнуется. Если бы он испугался вопроса или расстроился – тогда бы она волей-неволей что-то заподозрила… Но отец только удивился.

– Начинала кувыркаться? – переспросил он, хмуря брови. – Не помню.

– Да? Жалко. Она еще всегда закувыркивалась под диван, а мы с Серегой лазили за ней.

– О боже мой… – тяжело вздохнул он, опускаясь в кресло и поеживаясь от стылого воздуха. – Сперва эта двухчасовая музыкальная каторга, потом ты со своей обезьяной! И наш кретин не звонит. Где он может быть, как по-твоему?

– Наверное, у подружки какой-нибудь, – правдиво ответила она.

Но отец не поверил:

– Сама говоришь, что он влюблен в Лиду. А может, он все-таки у нее?

Она покачала головой и пошла к двери. На пороге обернулась и невинным голосом спросила:

– А может, у нас сохранилась эта обезьяна? В наших детских вещах?

– Спроси у матери, – последовал вполне разумный совет.

Девушка осторожно прикрыла дверь и отправилась в спальню. Мать сидела перед туалетным столиком и не торопясь, с расстановкой снимала макияж. После каждого прикосновения к лицу ватным комочком, смоченным в косметических сливках, женщина останавливалась и придирчиво осматривала то, что открывалось под косметикой. Мать могла сидеть перед зеркалом часами, и это невероятно раздражало Свету, которая, в пику ей, даже пудрой не пользовалась.

– Мам, у меня вопрос. – Она упала животом на широкое супружеское ложе, застланное скользким атласным покрывалом. Немного поерзала, устраиваясь поудобнее. – У меня в детстве была заводная обезьяна?

– Не знаю, милая, – рассеянно ответила та, продолжая глядеться в зеркало.

– Как это? Отец не помнит, ты не знаешь – кого же мне спрашивать?

– Ну кто же помнит такие пустяки, – ответила та тягучим медовым голосом. – Я и своих-то игрушек не помню, не то что твоих.

– А я помню обезьяну, – твердо заявила Света. Все это начинало ее раздражать. Неужели родители обращали на них так мало внимания, что не запомнили такой примечательной игрушки? – Ее звали Маша.

– Ох, детка… – Новый тампончик, очередной оценивающий взгляд на свое отражение. – Я так устала, а ты требуешь, чтобы я вспомнила то, что было двадцать лет назад! Наверное, была такая обезьяна. Раз помнишь – значит, была.

«И так всегда. Говорит, только чтобы отвязаться. – Света опустила голову на постель и задумалась. – Хотя ничего удивительного, что она не помнит. У нее вообще короткая память».

– Мам, а где наши детские вещи? – спросила она, не поднимая головы.

Та удивилась и обернулась, держа в руке черный комочек – она как раз снимала тушь для ресниц. Один глаз был все еще накрашен, другой – уже нет, и она смешно моргала им – с запозданием, будто испорченная кукла.

– Какие вещи? – переспросила она. – Что ты имеешь в виду?

– Ну, то, что родители хранят на память, – объяснила Света то, что сама узнала только сегодня. – Всякие там подгузнички или маечки… Куклы, игрушки… Ну хоть что-нибудь?

– Прости, но я… – окончательно растерялась та.

– Что? Неужели ничего нет?

– Нет… – У матери был такой виноватый вид, будто ее уличили в позорном поступке. Она быстро вытерла второй глаз и промокнула слезы салфеткой. – Так щиплет, наверное, нужно менять крем… Ты меня прости, но я как-то не думала, что это нужно сохранять.

– И ничего не оставила?

– Ничего… Но зачем тебе эти вещи?