Когда смерть становится жизнью. Будни врача-трансплантолога - Джошуа Мезрич

Когда состояние Вейна стало резко ухудшаться, мы организовали собрание комитета по этике, чтобы обсудить ситуацию. На собрание пришло много людей, и большинство поддержало наше решение. Когда мы обсуждали детали, я получил письмо от юристов, в котором говорилось, что если я последую плану, то меня вполне могут обвинить в убийстве или ускорении смерти, и тогда мое дело передадут на рассмотрение окружному прокурору нашего штата. Читая письмо и обдумывая его содержание, я решил, что ни за что на свете не осуществлю свой план. К тому же мне бы и не позволили это сделать из-за такой реакции юридического отдела. Мысли об обвинении, судебном разбирательстве и жизни в постоянном риске были для меня невыносимы. Я не собирался в тюрьму. Мне нужно было заботиться о детях!

Когда я рассказал эту историю Томасу Старзлу, он коротко ответил: «Что ж, вы только что проиллюстрировали, как не двигаться вперед… Мы просто не обращали на все это внимания». Он добавил: «Мы предпринимали тайные попытки еще до того, как у наших противников появлялся шанс высказать свое мнение». Мы все должны быть благодарны Старзлу и его единомышленникам за смелость.

В 1980 году Единообразный закон об определении смерти был утвержден законодательными органами всех 50 штатов. Это означало, что смерть мозга стала эквивалентна смерти в традиционном понимании. Доноры, чей мозг мертв, дают нам больше всего органов, гарантируют наилучшие результаты и делают процесс пересадки максимально контролируемым.

Не существует другой дисциплины в здравоохранении, где мы оперируем человека, у которого нет ни диагноза, ни видимой патологии. Этот абсолютно здоровый человек не только не получит пользы от процедуры, но и пострадает от нее. Существует даже риск умереть, хотя смертельные случаи происходят довольно редко (3 случая из 10 000 при извлечении почки). Тем не менее работа с такими пациентами доставляет мне наибольшее удовлетворение и пробуждает особое чувство гордости, хоть и лишает сна.

Несмотря на то что риск смерти невысок, могут возникнуть другие проблемы. Можно повредить кишечник (я повреждал), разорвать селезенку (я разрывал), проткнуть мочевой пузырь (я протыкал), столкнуться с кровотечением (разумеется, я сталкивался), срочно перейти к открытой операции (и такое случалось), а также сделать отверстие в диафрагме (было, к сожалению). Все эти ошибки можно исправить (и я успешно исправлял).

После операции у донора может повыситься кровяное давление и даже развиться почечная недостаточность (шанс равен примерно 1 %; у людей, которые не являются донорами органов, он ниже). Так что же думают доноры об этих рисках и об идее жертвования органов? Большинство из них благодарны за эту возможность.

Национальный почечный реестр (НПР) – это организация, которая упрощает парный обмен почками. Когда пациенты, нуждающиеся в трансплантации, не имеют донора, который может отдать им почку напрямую (из-за несовместимости группы крови или антител в крови реципиента), НПР берет обмен на себя. Часто в процесс вовлекается более двух пар: три, четыре и даже больше. Этот сложный обмен регулируется компьютерными алгоритмами. Доноры и реципиенты могут проживать в разных городах и даже странах. В таком случае я мог извлечь почку в операционной Мэдисонской больницы в 06:00 и полететь на самолете в Нью-Йорк. Точно так же кто-то из Калифорнии мог извлечь почку вечером и ночным рейсом отправиться на Восточное побережье. Есть и второй сценарий, при котором решение филантропа отдать почку нуждающемуся незнакомцу порождает целую цепочку. Почка одной женщины может достаться реципиенту, чей несовместимый с ним донор отдает почку кому-то другому, затем несовместимый донор жертвует почку еще одному человеку, и так далее. Эта цепь может неделями пересекать всю страну, пока в итоге не оборвется. Самая долгая цепь в истории НПР включала 34 донора и 34 реципиента, охватила множество трансплантационных центров по всей стране, продлилась примерно три месяца и, что самое для нас интересное, завершилась в нашем центре. А ведь все началось с одного человека, который захотел сделать бесценный подарок в виде жизни. Разве это не потрясающе?

На благотворительном мероприятии НПР, которое проходило несколько лет назад, молодая женщина поднялась и взяла микрофон. Сначала она казалась взволнованной, но затем произнесла незабываемую трогательную речь: «Вы, врачи, каждый день спасаете людей, но я к такому не привыкла. У меня вполне обычная жизнь. Однако в прошлом году я пожертвовала почку, и это стало началом цепи, в результате которой было спасено более 20 человек. Разумеется, мне пришлось провести в больнице несколько дней, а потом я плохо себя чувствовала пару недель, но я могу от всего сердца сказать, что это лучший поступок в моей жизни. Я думаю о нем каждый день». Эта молодая женщина – настоящая героиня.

После изучения медицинской истории потенциального донора, его осмотра и проверки результатов анализов я завожу разговор о рисках. Я рассказываю, что в большинстве случаев все проходит отлично, но всегда существует вероятность того или иного осложнения. На это большая часть пациентов отвечают: «Конечно, я все понимаю. Это ведь операция».

Мне сложно говорить о процентах. Если я говорю пациентам, что существует 1 %-ная или даже 5 %-ная опасность умереть на операционном столе, большинство из них заявляет: «Отлично, со мной такого не произойдет». Но я считаю, это высокий процент. Он свидетельствует о том, что некоторые из моих доноров непременно умрут во время операции.

Нэнси Ашер, декан хирургического факультета Калифорнийского университета в Сан-Франциско и один из главных хирургов-трансплантологов в стране, несколько лет назад пожертвовала почку сестре. Через пару дней после операции доктору Ашер потребовалось повторное хирургическое вмешательство: у нее случилась непроходимость кишечника из-за того, что кишка попала в один из надрезов. Можно лишь посочувствовать хирургу, который оперировал свою начальницу!