Звонок в прошлое - Рейнбоу Рауэлл

– Нет.

– Я постоянно вспоминаю тот Хеллоуин. Нил повел себя с тобой как редкостный придурок. Ты попросила отвезти тебя домой. Я отвез. И оставил тебя одну. Наверное, я не должен был тогда уезжать. Я должен был остаться.

– Нет. Сет…

– Джорджи, кто знает? Возможно, наши отношения могли бы сложиться совсем по-другому.

– Нет.

– Откуда ты знаешь? – спросил Сет, крепче сжимая ее руку. – Ты несчастлива. Я тоже несчастлив.

– Мне ты всегда казался счастливым.

– По сравнению с тобой, может быть.

– Нет. Я смотрела на тебя и видела по-настоящему счастливого человека.

– Ты меня видела только в студии, когда мы сидели рядом и сочиняли очередной эпизод очередного идиотского ситкома. – (Джорджи осторожно высвободила руку.) – Я… – Он снова засунул руки в карманы. – Отношения с тобой – единственные отношения в моей жизни, достойные называться таковыми. Я люблю тебя, Джорджи.

– Но ты никогда не был в меня влюблен.

Сет опять засмеялся, и опять его смех был с оттенком горечи.

– Был, и до тех пор, пока существовал выбор. Потом… сама знаешь. Меня просто убивает видеть тебя в таком состоянии.

Воротник его рубашки выбился из выреза кардигана. Джорджи поправила ему воротник.

– И меня убивает видеть тебя в таком состоянии.

Они стояли почти вплотную друг к другу. Сколько Джорджи помнила, они всегда стояли рядом… А чтобы так – никогда.

– Вот это я бы изменил, если бы смог вернуться в прошлое, – сказал Сет.

– Мы не можем туда вернуться, – прошептала Джорджи.

– Я люблю тебя.

Она кивнула.

Сет наклонился к ней:

– Я хочу услышать это и от тебя.

Джорджи не отвела глаз. Ответила она не сразу.

– Сет, я тоже тебя люблю, но…

– Стоп, – перебил ее Сет. – Больше ничего не говори. Я знаю.

Он расправил плечи и отошел.

Какое-то время оба стояли молча.

– И куда же ты поедешь? – спросил Сет, кивая в сторону ее машины.

– В Омаху.

– В Омаху, – повторил Сет. – Ты постоянно ездишь в Омаху…

Он быстро поцеловал Джорджи в макушку, затем с привычным изяществом направился к своей машине:

– Не забудь привезти мне салатный соус.

Джорджи никогда не ездила в аэропорт одна.

Она и на самолете одна летала всего раз в жизни. Ей тогда было одиннадцать, и она полетела в Мичиган, в гости к отцу. Общения с отцом не получилось, и больше она туда не летала. Отец умер, когда она училась в старших классах. Мать спросила, хочет ли она отправиться на похороны. Джорджи ответила, что нет.

– Ты не полетела на похороны? – спросил удивленный Нил.

Он не то чтобы удивился. Он был просто шокирован. У него даже брови поднялись.

То, как менялось лицо Нила, было схоже с тем, как раскрывается цветочный бутон. Чтобы увидеть, как на его лице появляются те или иные эмоции, требовалась замедленная съемка. Но Джорджи успела до мельчайших подробностей изучить лицо Нила и уже знала почти все движения его лицевых мышц.

– Мы ведь с ним были почти чужие люди, – сказала Джорджи.

Их разговор происходил в цокольном этаже родительского дома Нила. Они сидели на раскладушке. Это было второе или третье Рождество после их женитьбы. Помнится, они провели в Омахе почти целую неделю.

Маргарет разместила их в цокольном этаже на раскладушках, хотя в бывшей комнате Нила имелась двуспальная кровать.

Твоя мама не хочет нарушать святость твоей комнаты, – поддразнивала его Джорджи.

Когда Нил уехал учиться, родители ничего не трогали и не переставляли в его комнате. На стенах по-прежнему красовались плакаты времен его подростковых увлечений и школьные фотографии. В шкафу висела его одежда тех же времен.

– Я приезжаю сюда, как в Диснейленд, – не раз говорила Джорджи. – Там тоже показывают точную копию кабинета Уолта Диснея. Такое ощущение, будто он на минутку вышел.

– А ты бы предпочла фотографии собак?

– Смотря с чем их сравнивать. Согласись, на том снимке у двери ты выглядишь не лучшим образом. Весь потный. А одет во что? Похоже на мужской купальный костюм девятнадцатого века. Ты в нем плавал?

– Это борцовский костюм. Я пробовал заниматься борьбой.

– Хорошо, что я при том не присутствовала.

В цокольном этаже хранились и все альбомы семейных фотографий, позволявших Джорджи увидеть ее мужа буквально с первых дней его жизни. Она выбрала самый большой, украшенный цветочным орнаментом, и разложила на коленях.

– Если ты когда-нибудь станешь президентом Соединенных Штатов, историки наградят твою маму за ее героические усилия. Это же настоящая фотолетопись.

– Единственный ребенок, – пожал плечами Нил. – Мама хотела запечатлеть чуть ли не каждый месяц моей жизни.

С первых страниц на Джорджи смотрел крепенький здоровый малыш. В два года он глядел на мир широко открытыми глазами, хотя и без привычной детской улыбки. В пять лет его взгляд оставался таким же искренним, но был уже более осмысленным. В начальных классах Нил напоминал маленького хоббита: копна нечесаных волос, футболка, наполовину заправленная в красно-коричневые расклешенные брюки. Подростком Нил фотографировался, предпочитая разворачивать плечи и слегка расставлять ноги. Ростом он не вышел, но чувствовалось: этот мальчишка умеет постоять за себя. И наконец, снимки выпускного класса. Там Нил уже был больше похож на сидящего рядом с Джорджи. Широкоплечий, уверенный в себе. И упрямый. С места не сдвинешь.

Джорджи с интересом листала страницы альбома, а Нил теребил ее волосы. Он все это видел, и не раз.

Перелистав страницу, она увидела нарядно одетого Нила вместе с Дон. Похоже, они собирались на какой-то школьный бал. Прямо парочка из видео Джона Кугара Мелленкампа[47].

– И все-таки… – сказал Нил.

– Что «все-таки»? – спросила Джорджи, разглаживая полиэтиленовый конверт, в который была вложена фотография Нила и Дон.

– Он был твоим отцом.

Джорджи подняла голову, посмотрев на Нила, сидевшего рядом с ней. Двадцатипятилетнего. Чуть рыхлее, чем он был в средней школе. Более спокойного. Готового целовать ее постоянно, по поводу и без повода.

– Ну и что?

– Мне не понять, как ты могла не поехать на похороны своего отца.