Создатель ангелов - Стефан Брейс

Из социальной службы полиции Виктору передали письмо. Конверт был вскрыт. В целях безопасности, объяснил чиновник. И извинился за это.

Когда чиновник ушел, Виктор прочитал письмо. Он не надеялся найти в нем ответы, потому что у него не было вопросов. И все же по его телу пробежала дрожь.

«Виктор, в каждом человеке скрываются силы, которые берут верх над волей и разумом. Можно делать много добра, но в конечном счете все равно придется искупать зло, которое ты причинил. Поэтому недостаточно только делать добрые дела. Со злом тоже надо бороться. Я делал это слишком мало. К сожалению, пути назад уже нет.

На тебе нет вины. Запомни это. Ты добился большего, чем кто-либо ожидал. Ты можешь собой гордиться.

Твоя мать тоже гордилась бы тобой. Она была благочестивой и доброй христианкой. И это ты тоже запомни. Я знаю, что она очень хотела дать тебе много любви, но и в ней таилось что-то, что было сильнее ее. Надеюсь, ты сможешь простить ей это.

Мне не надо прощать ничего. Я этого не заслуживаю. Я должен был нести свою ответственность, но никогда не делал этого. Подобные вещи непростительны. Кто дает детям жизнь, должен о них заботиться. Никогда не забывай этого.

Что касается практических вещей. Все здесь остается тебе. Дом, имущество, деньги и, конечно, медицинская практика. Ты всегда хотел стать врачом, теперь ничто и никто больше не стоит на твоем пути.

Я желаю тебе больших успехов и удачи.

Твой отец».

Слова отца потрясли Виктора. Не его поступок, даже не его смерть, а именно слова. Они пошатнули основания, на которых Виктор построил свой мир. Он всегда исходил из того, что достаточно делать добро, а злу надо только не поддаваться. Зло ведь пыталось бороться со всем, что делает добро. Но, значит, выходит по-другому. Кто делал добро, должен был еще и бороться со злом. Это оказалось совершенно другое понимание, которое ему открыли внезапно. Оно повергло Виктора в раздумья, и прежде всего заставило сомневаться. Он засомневался впервые в жизни. В том, что знал. В том, что сделал. И в том, что собирался сделать. И визит пастора Кайзергрубера в тот же день еще больше усугубил ситуацию.

Скрепя сердце, пастор Кайзергрубер отправился к Виктору Хоппе поговорить о похоронах. Ему хотелось как можно меньше оставаться с ним с глазу на глаз, и поэтому он сразу сказал все, что собирался:

— Я хочу, чтобы все было скромно, ты ведь понимаешь меня?

— Нет, не понимаю, — ответил Виктор.

— Так нельзя. На самом деле, этого делать нельзя.

— Что нельзя?

— Проводить по твоему отцу поминальную службу.

— Я этого и не хочу.

— Он так хотел.

— Он хотел?

— Он оставил распоряжения. Относительно похорон. Разве ты их не видел?

Виктор покачал головой.

— Он хотел быть похоронен рядом со своей женой, твоей матерью. Он хотел этого ради нее. И хотя на самом деле этого делать нельзя, мы не будем препятствовать. Но все будет скромно. Никакого хора, никаких речей. Скромно.

— Почему этого нельзя?

— Потому что… Ты и сам знаешь. Все знают об этом. Каждый мог его видеть.

— Потому что что? — продолжил настаивать Виктор, к вящему раздражению пастора.

— Господь этого не разрешает.

— Чего не разрешает Господь?

Он рассуждает как ребенок, подумал Кайзергрубер, каждый ответ вызывает новый вопрос. Чтобы предотвратить дальнейшее развитие этой дискуссии, он решил внести полную ясность.

— Самоубийство, — сказал он прямо.

— Где об этом сказано?

— В Библии.

— Где именно в Библии?

Пастору постепенно становилось не по себе. Ему перечили очень редко. А еще хуже было то, что возразить было нечего, потому что он и сам не знал, где именно в Библии написано о том, что нельзя кончать жизнь самоубийством. И тем не менее он назвал один стих. В конце Евангелия от Матфея, где речь шла о самоубийстве Иуды.

— Матфей, двадцать семь, стих восемнадцатый.

— И понял, что предали они Его из зависти, — ответил Виктор, к удивлению пастора, и тут же добавил: — Этого нет в Библии. Об этом ничего нет в Библии.

Пастор был сбит с толку, но быстро собрался с мыслями.

— Это запрещено церковью! — сказал он решительным тоном. — Жизнь — это дар Божий. И мы не можем самовольно ее уничтожать. Не в нашей власти решать вопрос жизни и смерти. Это должен делать Он! Бог дает, и Бог забирает, и никто другой!

— А кто дал Ему это право? — слегка повысил голос Виктор. — Почему мы должны отдавать себя Его воле? Он зло, а зло должно быть побеждено.

«В нем действительно сидит дьявол, — подумал пастор Кайзергрубер, — я всегда это знал. Это зло так и не изгнали. С ним по-прежнему надо бороться».

— Ты должен стыдиться подобных высказываний! Разве ты так ничему и не научился? Слишком рано твой отец забрал тебя! Сестра Милгита была права: зло никогда тебя не покидало.

Тут он резко поднялся и пошел к выходу. Сделав несколько шагов, он остановился и обернулся. Виктор сидел на месте, словно поверженный Божьей рукой.

— Твой отец будет похоронен в субботу в десять часов. Скромная служба. А потом его похоронят в могиле твоей матери. Как он этого и хотел.

Виктора не было на похоронах отца. За несколько дней до этого он вернулся в свою комнату в университетском студенческом городке. Он не знал, за что ему держаться и куда идти. Он был совершенно потерян. В голове гудели голоса и слова. Это была какофония, какой он не слышал еще ни разу в жизни.

Твой отец слишком рано тебя забрал.

Можно делать сколь угодно много добра, но все равно придется платить за совершенное зло.

Зло должно быть побеждено.

Зло никогда тебя не покидало.

Бог дает, и Бог забирает, и никто другой!

Он был настолько потерян, что даже не осмеливался выходить из комнаты. Его навестили ректор и ординатор медицинского факультета. Была середина августа. Самое жаркое время года доживало последние дни, температура не опускалась ниже тридцати градусов. Воздух дрожал от зноя.

Ректор постучал в дверь, но им никто не открыл, хотя и он, и доктор Бергман звали Виктора по имени. По ту сторону раздавался монотонный звук, как будто кто-то очень медленно прокручивал магнитофонную кассету.

— Виктор! — крикнул еще раз ректор.

Звук прекратился, но к двери никто не подошел.

Ректор взял у консьержа запасной ключ и начал открывать дверь, очень надеясь, что Виктор не совершил того же поступка, к которому отчаяние толкнуло его отца.

Им в лицо ударила жара. Сразу после этого он почувствовал вонь — как от испорченного мяса. Эта ассоциация возникла у него еще до того, как он увидел мух. Впрочем, мухи почти сразу же вылетели из комнаты. Десятки мух. Зеленых и блестящих. Громко жужжащих.