Испытание на прочность - Александр Ярославцев

Князь Горчаков горячо протестовал против ломки устоявшихся традиций пехоты, но он был бессилен перед царским указом, содержащим три слова: «Я так желаю». Хитрец-граф, предвидя сопротивление Горчакова в этом вопросе, заранее вытребовал его из Петербурга.

Едва командующий Крымской армией ознакомился с императорским рескриптом, как тут же сменил громогласный рык на насупленное молчание. Около двух минут длилась пауза, после чего между генералами начался торг.

Горчаков ожидал, что Михаил Павлович будет требовать в свое подчинение чуть ли не половину его армии, но тот повел себя как истинный дипломат и ограничился распространением своих реформ лишь на три полка. Желая полностью отрезать князю пути отступления, граф публично поблагодарил его за понимание и поддержку в столь важном государственном вопросе, глубокую суть которого дано постичь не каждому. Подобный реверанс со стороны Ардатова вполне устроил Михаила Дмитриевича. И, к огромному огорчению армейских сплетников, между двумя Михаилами возникло хрупкое подобие мира.

Едва успел Ардатов получить в прямое подчинение оговоренные полки, как уже на следующий день начались учения по заранее подготовленному графом плану. День за днем под постоянным присмотром нового командира солдаты полков ходили на учебный штурм горных склонов столь непривычным для себя разомкнутым строем.

Напрягая силы и обливаясь потом, одолевая крутые склоны балок, оврагов и горок, они негромко поминали недобрым словом «немецкого черта Клаузевица, который затуманил мозги такому хорошему человеку, как Ардатов». А хорошим человеком у солдат он прослыл быстро: сразу же запретил в полках телесные наказания нижних чинов, строго следил за солдатским питанием и выплатой им денежного довольствия. Зная, что Ардатов непременно будет пробовать солдатскую пищу, интенданты усердно проверяли, что кладется в походные котлы.

Много хлопот своими новшествами доставил Ардатов и полковым офицерам. Некоторые из них пытались скрыто саботировать его начинания, но испытали на себе твердость характера Михаила Павловича. Независимо от их чинов и былых заслуг господ саботажников быстро удалили из полков, заменив теми, кто, по мнению Ардатова, больше подходил для осуществления его планов.

Таких людей граф давно выделил из большого числа офицеров, прибывших в действующую армию, лично беседуя с ними. Он делал ставку не на послушных исполнителей чужих идей, а на тех, кто, как ему казалось, мог самостоятельно действовать в трудную минуту.

Таковы были суровые будни особой дивизии графа Ардатова; было трудно, но по прошествии трех месяцев нужный результат был достигнут. «Полки нового строя», как их язвительно называли за глаза недоброжелатели, стали гораздо маневреннее и подвижнее, чем остальные соединения армии Горчакова. За считанные минуты они разворачивались в цепи, быстро взбирались по крымским кручам и вновь собирались в походный строй.

Конечно, Михаил Павлович отлично понимал, что своими действиями наживал массу смертельных врагов, однако граф старался не думать об этом. С неукротимой энергией он тренировал свои полки, с помощью которых намеревался освободить Севастополь.

Князь Горчаков двояко относился к деятельности Ардатова. С одной стороны, энергичная деятельность посланника вызывала у него сильное раздражение, первое время князь даже всерьез подумывал о подаче прошения государю с просьбой освободить его от командования армией. Но предчувствие своей выгоды удержало Горчакова от этого шага.

Сперва Михаил Дмитриевич с нетерпением ждал, когда этот всезнайка оступится. Тогда с чистой совестью князь мог бы требовать от царя удаления Ардатова из Крымской армии. Однако царский посланник явно был любим капризной госпожой удачей. Военные успехи Ардатова следовали один за другим, и постепенно Горчаков изменил свое отношение к нему.

Теперь князь руководствовался чисто прагматическими соображениеми, поскольку одержанные Ардатовым победы принесли бы и ему свою долю почестей. Пока что такой расклад вполне устраивал Михаила Дмитриевича, и потому командующий Крымской армией не препятствовал бурной деятельности графа. Это не означало того, что в случае военного конфуза Горчаков встанет на сторону Ардатова. Михаил Дмитриевич придерживался принципа «служба службой, а табачок врозь».

Вот как обстояли дела накануне военного совета армии, где Горчаков зачитал письмо царя о необходимости нанесения удара по противнику с целью освобождения Севастополя от вражеской осады. Как и следовало ожидать, мнения присутствующих разделились.

Генерал-лейтенанты Липранди, Бутурлин и генерал-адъютант Коцебу стояли за идею князя Горчакова о наступлении на врага в районе Федюхиных высот и Гасфорта. В случае успеха русские войска не только отрезали бы союзные части от вод реки Черной, но и создали бы постоянную угрозу нападения на главные тылы противника в районе Сапун-горы. При таком положении дел Пелисье вынужден был бы отказаться от нового штурма.

Генералы Хрущев, Крыжановский и князь Васильчиков предлагали ударить по врагу силами севастопольского гарнизона. По их замыслу, главный удар следовало нанести по вражеским позициям со стороны Пятого и Шестого бастионов, где его никто не ожидал и где неприятельские укрепления были наиболее слабо защищены.

Совершенно противоположную точку зрения высказал генерал-майор Попов. По его мнению, наступать следовало со стороны Инкермана, что полностью повторило бы прошлогоднюю попытку русских войск. Вице-адмирал Новосильский, замещающий выздоравливающего Нахимова, был готов поддержать кого угодно, лишь бы закончилось пассивное положение русской армии, крайне пагубное как для самого Севастополя, так и для Черноморского флота.

Обсуждение плана наступления было очень бурным, но малопродуктивным. Каждый из генералов приводил множество аргументов в пользу своего плана, попутно активно критикуя предложения соседа. Так прошло некоторое время, когда молчавший все это время граф Ардатов попросил слова.

Все разом замолчали и озадаченно взглянули на царского посланника. Стояла напряженная тишина, когда Ардатов встал из-за стола и обратился к Горчакову с просьбой поручить все командование предстоящей операции ему.

Сказать, что слова Ардатова вызвали сильное удивление среди членов военного совета, значит не сказать ничего. Почти все присутствующие были убеждены, что операцией будет командовать сам Михаил Дмитриевич, и в глубине души сочувствовали Горчакову, ибо ему предстояло свершить невозможное – разгромить лучшее воинство мира.

Затаив дыхание, севастопольский генералитет с удивлением смотрел на человека, столь необдуманно поставившего на кон все свои былые победы и достижения.

– Вы, Михаил Павлович, желаете лично возглавить операцию по освобождению Севастополя? – с нескрываемым изумлением переспросил главнокомандующий безрассудного самоубийцу.

– Совершенно верно, ваше высокопревосходительство. Надеюсь, вы не откажете мне в этой чести, – подтвердил Ардатов и, подавшись вперед, положил перед собой свой небольшой кожаный портфель.

Неизвестно, что подумали в этот миг генералы, но Горчаков расценил этот жест как готовность графа к предъявлению благородному собранию очередного письма царя с неизменным вердиктом Николая Павловича: «Я так желаю». Поэтому, не желая публичного принижения своего авторитета главнокомандующего, Горчаков поспешил удовлетворить столь необычную просьбу Ардатова.