От татей к ворам. История организованной преступности в России - Александр Владимирович Воробьев

определить, какая именно уголовная группа стояла у их истоков. Как показало время, воры в законе намного превзошли свои исторические аналоги. Будучи на вершине преступной иерархии, они создали систему управления, при которой исправно пополнялся общак, вершилось «воровское» правосудие, планировались и воплощались в жизнь преступные намерения.

«Иваны, не помнящие родства»

Задолго до революционных событий 1917 года в преступном мире уже существовала иерархия преступных групп и их участников. Отдельные криминальные сообщества и их главари имели больший авторитет перед основной массой уголовников. Так, в дореволюционной России привилегированное положение в преступной иерархии занимали профессиональные воры и мошенники, фальшивомонетчики и карточные шулеры. Они отличались от остальной массы преступников тем, что обладали специальными навыками по отъему денег и других ценностей.

К примеру, карманники высокой квалификации, марвихеры, могли обкрадывать своих жертв из богатых сословий в дорогих гостиницах, театрах и на светских мероприятиях. Для этого они имели подобающие внешний вид, манеры и привычки. Еще одни «беловоротничковые» воры, фальшивомонетчики, зачастую проходили длительный путь обучения навыкам подделки денежных знаков и документов, прежде чем встать на преступный путь. Такие воры обособлялись в отдельную преступную касту, в которой рядовые члены оказывали друг другу поддержку, а более опытные участники передавали накопленный опыт новичкам.

В местах лишения свободы также наблюдалось расслоение заключенных на высшие и низшие группы. Известный журналист В. М. Дорошевич в конце XIX века побывал на каторгах Сахалина и описал увиденное в серии своих очерков. По его свидетельствам, на низшей ступени в иерархии каторжан находилась шпана, или шпанка. В ее состав входила самая многочисленная, презираемая и бесправная часть каторги. Сахалинские очерки запечатлели характерные образы таких сидельцев: «Это — те крестьяне, которые “пришли” за убийство в пьяном виде во время драки на сельском празднике; это — те убийцы, которые совершили преступление от голода или по крайнему невежеству; это — жертвы семейных неурядиц, злосчастные мужья, не умевшие внушить к себе пылкую любовь со стороны жен, это — те, кого задавило обрушившееся несчастье, кто терпеливо несет свой крест, кому не хватило силы, смелости или наглости завоевать себе положение “в тюрьме”. Это — люди, которые, отбыв наказание, снова могли бы превратиться в честных, мирных, трудящихся граждан».

Тюремным пролетариатом были жиганы: «всякий бедный, ничего не имеющий человек». В сахалинских очерках Дорошевич отмечал их готовность нести любую службу на каторге: «Из них-то и формируются “сухарники”, нанимающиеся нести работы за тюремных ростовщиков и шулеров, “сменщики”, меняющиеся с долгосрочными каторжниками именем и участью, воры и, разумеется, голодные убийцы». Свою нишу на каторге занимали «игроки» — карточные шулера. У них водились шальные деньги, которыми кормились многие арестанты: сухарник отбывал за него каторжные работы, поддувала убирал нары, стелил постель и бегал за обедом, стремщик караулил у дверей во время карточной игры. Отдельной высокой кастой каторжан считались храпы. Они активно участвовали в жизни каторги, но, по словам Дорошевича, их вовлеченность во многом была показной и фальшивой.

Наверху же каторжанской пирамиды находились иваны — отчаянные головорезы и долгосрочные каторжники. На свободе они кочевали с места на место, меняли имена и документы, вероятно, поэтому возникло выражение про «Ивана, не помнящего родства». В неволе они сотрудничали с тюремной администрацией, хотя и подчеркивали свою независимость. Дорошевич называл их злым гением каторги, который «то открыто отнимает, то мошеннически выманивает, то просто ворует у арестанта всякую тяжким трудом добытую копейку». Со временем влияние иванов на преступную жизнь постепенно угасало, их авторитет испытывал сильное давление со стороны преступной молодежи. В начале XX века их окончательно поглотила мощная волна революционной преступности. Спустя десятилетие пустующее место в преступной иерархии заняла новая каста воровских авторитетов.

Появление воров в законе

После Октябрьской революции 1917 года и Гражданской войны преступный мир условно разделился на 2 группы: преступники с дореволюционным стажем и политические противники советской власти. Первая группа представляла собой уголовников старой формации, занимавшихся воровством, разбоем и другой нелегальной деятельностью задолго до смены власти в стране. В новых политических условиях они продолжили идти по преступной стезе и культивировать уголовные порядки. Вторая группа, наоборот, возникла на волне революционных событий и стала активно утверждать себя в преступной среде. В группу входили противники нового режима, которые в знак протеста, мести или под давлением властей перешли в преступную среду. Их стали называть жиганами по примеру предшественников из царской каторги.

Будучи представителями более образованных слоев населения, жиганы выглядели предпочтительнее своих старорежимных соратников по цеху. Они быстро взяли в руки нити управления преступным сообществом. Они подмяли под себя основную массу уголовников — шпану, или, как их еще называли, урок — и стали насаждать свои правила. В лице урок жиганы обнаружили непримиримых противников, которые не хотели подчиняться новоявленным авторитетам. Столкновения двух противоборствующих кланов носили кровавый характер и продолжались до тех пор, пока враждующие стороны не нашли компромисс. Они договорились об общих правилах преступной жизни, ставших известными как «воровской закон». Единые правила имели большой примиряющий потенциал, который позволил объединить лидеров двух группировок. Так появились «воры в законе» — признанные в преступном сообществе авторитеты, подчинявшиеся единым воровским законам.

Выйдя на историческую «арену» в начале 1930-х гг., в течение нескольких лет воры в законе быстро заняли главенствующее положение в лагерях системы ГУЛАГ. Они выполняли важные управленческие функции, в каких-то вопросах даже заменяя лагерную администрацию. Воры получали сведения о состоянии ближнего и дальнего воровского окружения, из различных источников узнавали планы властей и тюремной администрации. На основе собранных данных они принимали решения и отдавали приказы. Для выполнения поставленных задач использовались средства из коллективной кассы взаимопомощи, общака, куда поступали ресурсы всех уголовников. Порядок поддерживался силой правосудия. Проштрафившиеся преступники несли адекватное наказание, как того требовали понятия и взгляды самих воров.

Положение, при котором в местах заключения устанавливался отдельный воровской уклад, не устраивало лагерное управление. Заключенные выпадали из-под контроля администрации и создавали угрозу тюремному режиму. Они могли игнорировать распоряжения властей, а в ряде случаев открыто выражали свое неповиновение. Закономерным итогом внутрилагерной борьбы стало включение уголовных элементов в списки лиц, подлежащих репрессированию в 1937 году. 30 июля этого года нарком внутренних дел Н. И. Ежов издал оперативный приказ № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Приказ дал старт масштабной кампании по борьбе с противниками советской власти.

Помимо бывших кулаков, членов антисоветских партий и участников повстанческих организаций и контрреволюционных формирований, в расстрельные списки были включены «уголовные элементы, находящиеся в лагерях и трудпоселках и ведущие в них преступную деятельность». Приказ устанавливал предельное количество в 10 тысяч