The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel

немецкие, голландские, португальские и перуанские посредники, которые часто получали от сомнительных китайских партнеров определенную цену за голову. Наивных крестьянских детей отманивали от родителей различными уловками и сказками о сказочных богатствах. Похищение было для вербовщиков самым простым способом получения экспортной рабочей силы. Это не было отвратительной практикой, характерной для азиатских "варваров". До 1814 года Королевский флот часто использовал принудительную вербовку для комплектования экипажей своих военных кораблей.

Вывоз рабочей силы, как и современная торговля опиумом, противоречил китайскому законодательству и вызвал бурю протестов среди китайской общественности. В 1852 г. восстания против похищения людей вспыхнули в городе Амой (Сямэнь), в 1855 г. протесты прошли по всему Южному Китаю, а в 1859 г. распространение этой практики привело к панике и нападениям на иностранцев в районе Шанхая. В 1859 г., после оккупации Кантона англичанами в ходе так называемой Второй опиумной войны, китайские власти были вынуждены проявить "кооперативную" терпимость к торговле кули, хотя это не помешало им приговаривать похитителей к смертной казни. С самого начала это была серьезная проблема правопорядка, и она оставалась таковой до самого конца. В 1866 г., после инцидента с похищением сына губернатора провинции, китайское правительство провело международное постановление, согласно которому похищение людей стало незаконным и по западным законам. Однако португальский Макао продолжал оставаться лазейкой, где китайцам обещали работу в Калифорнии, а их отправляли в более суровые условия на перуанские острова гуано или на кубинские сахарные поля. Когда в 1870-х годах Испания и Перу попытались заключить торговые соглашения с Китаем, были разосланы комиссии по расследованию, и защита кули стала обязательным условием. Однако после 1874 г. цинское правительство заняло более жесткую позицию, наложив общий запрет на торговлю кули и направив консульских чиновников для наблюдения за благополучием эмигрантов.

Борьба против индийского и китайского кабального труда отличалась от предыдущих кампаний против трансатлантической работорговли тем, что страны-экспортеры также оказывали политическое давление. Колониальное правительство Индии никогда не одобряло контрактную миграцию единодушно и искренне; в конце концов, оно было готово снять этот вопрос с повестки дня ранних индийских националистов. Китайское правительство представляло независимую страну, которая находилась в слабом положении по отношению к имперским державам. Упорные патриотические усилия его дипломатов, направленные на защиту китайских кули, не остались безрезультатными. Но хотя они и помогли покончить с этой системой, решающей роли не сыграли. Важнее было то, что китайский труд перестал быть необходимым для экономики принимающих стран.

Классическое кабала поставляла на плантации, где за границей работало большинство индийцев. Значительная часть китайских мигрантов отправлялась в другие страны: они не были обречены на принудительный труд, хотя им часто приходилось брать кредит, чтобы покрыть расходы на проезд. Иными словами, большинство китайцев, покинувших родину, не были "кули". Китайская эмиграция в США, начавшаяся после калифорнийской золотой лихорадки 1848-49 годов, была "свободной" и поэтому больше походила на миграцию из Европы. То же самое можно сказать и об эмиграции в Юго-Восточную Азию и Австралию. В период с 1854 по 1880 год, в самый разгар эмиграции из Китая, только из порта Гонконг выехало более полумиллиона китайцев, не работавших по найму.

Ни в одной другой массовой миграции XIX века квота возвращенцев не была столь высока. Привязанность китайских мигрантов к месту происхождения была настолько сильна, что их проживание за границей даже через несколько поколений иногда рассматривалось как временное. Европейцы были гораздо более склонны воспринимать миграцию как окончательный разрыв со своим прошлым, гораздо более подготовлены к ассимиляции и новым жизненным планам. На самом деле китайскую эмиграцию лучше всего понимать как расширение экономики южного Китая за рубежом. Возможно, до 80% китайцев, покинувших свою страну по морю в XIX веке, вернулись в какой-то момент своей жизни, в то время как соответствующий показатель для европейцев составлял, вероятно, около четверти. Большая циркулярность и колебания миграции также означают, что абсолютные цифры на момент составления статистики удивительно малы. Так, перепись населения США 1870 года зафиксировала всего 63 тыс. китайцев, а перепись 1880 года (когда китайская иммиграция уже начала ослабевать) - не более 105 465 человек.

Единственной частью света, где китайские эмигранты оседали в больших количествах, была Юго-Восточная Азия - старейший пункт назначения на кораблях (основной способ передвижения в Сиам, Вьетнам и Бирму). Здесь европейские колониальные власти, как правило, поощряли иммиграцию китайцев, которые брали на себя роль торговцев, предпринимателей или шахтеров, которую ни местные жители, ни европейцы не могли выполнить в должной мере. Прежде всего, они были хорошими налогоплательщиками. Трудолюбие и деловая хватка позволяли им объединяться под руководством местных знатных людей и тайных обществ в хорошо функционирующие общины, не доставлявшие особых хлопот. Несмотря на связь с родиной, китайские меньшинства в Юго-Восточной Азии были лояльными подданными европейских колониальных держав. В конечном итоге не имело значения, как они туда попали. В Китае, как и в Индии, некоторые прибрежные районы были полностью ориентированы на эмиграцию и экономически зависели от нее. Целые семьи, деревни, регионы приобретали транснациональный характер; многие люди чувствовали более тесные связи с родственниками или бывшими соседями, живущими в Айдахо (население которого в какой-то момент на 30% состояло из китайцев) или Перу, чем с соотечественниками в соседней деревне.

Миграция по контракту в большей степени контролировалась юридически и политически, а также лучше фиксировалась статистически, чем нерегулируемые формы эмиграции. Если принять во внимание и последние, то цифры по дальним мигрантам из Восточной и Юго-Восточной Азии становятся значительно выше. Не следует недооценивать и число тех, кто уехал не в качестве рабочих, а в качестве торговцев. По некоторым расчетам, получившим сегодня широкое распространение, в период с 1846 по 1940 год в страны Индийского и Южно-Тихоокеанского регионов эмигрировало более 29 млн. индийцев и 19 млн. китайцев, что по масштабам не уступает миграции из Европы в Америку. Однако из 29 млн. индийцев не более 6-7 млн. осели за границей; среди китайцев, как мы уже видели, доля вернувшихся была гораздо выше, чем среди европейских эмигрантов в Новый Свет. Эти миграции были по сути своей круговыми. Лишь десятая часть азиатских мигрантов была задействована в механизмах залога, хотя во многих других случаях свою роль сыграли частные или государственные займы. Первая мировая война стала меньшим переломом в этой миграции на глобальном "Юге", чем в людском потоке через Атлантику. Только Великая депрессия и Тихоокеанская война серьезно повлияли на эмиграцию индийцев и китайцев.

 

8. Глобальные мотивы

В XIX веке все больше людей, как никогда ранее, путешествовали на большие расстояния и на длительные сроки. В 1882