Книга теней - Евгений Клюев

Она была черной, но вот уже на авансцене, где все видно совсем теперь ясно, она подняла голову и открыла лицо свое, эта черная-жизнь-в-розовом-свете, и сбросила к ногам накидку. В розовом - ах, в рискованно розовом платье дошкольницы, коротеньком, до колен, - предстала старая женщина Эмма Ивановна Франк перед самой молодой на свете аудиторией. Когда человеку под семьдесят, можно ли в розовом, Эмма Ивановна Франк!..

А она стояла на краешке сцены - и ослепительный свет шел от нее, нарочитый ослепительно розовый свет, в котором особенно зримо становилось все, что было в ней ветхого, дряхлого, некрасивого и вместе высокого, трогательного. Так вот какая она - жизнь-в-розовом-свете, жизнь в розовом платье, старая наша жизнь… Маленький маскарад накануне гибели!

В задних рядах привстали: там не могли поверить глазам своим. И все шли и шли люди вдоль проходов, все подтягивались и подтягивались к сцене - и замерли с прижатыми к груди руками. А кинокамера торжественно и грустно запоминала лица медленной этой процессии, идущей увидеть жизнь.

И кончилась песня. Ни единого хлопка, ни единого шороха. Зал ждал, что дальше. В полной тишине старенькая фея произнесла в микрофон одно только слово: - Милорд.

Подняла черную свою накидку, набросила на плечи: дошкольное платьице снова исчезло из виду. И опять заговорила по-французски - небрежно, легко, только-для-французов… ах, вы не француз, месье, какая жалость, но ведь вы говорите по-французски, это же так естественно! Что? Вы не говорите по-французски… но тогда я теряюсь, месье, и не знаю, как я вам могу помочь, ведь дело в том, что я уже пою…il s'agit d'un milord, monsieur… - и все вдруг замечают, что действительно поет уже дама и пела давно, и музыка звучала, только не замечалась как-то - шарманочная такая музыка. А потом совсем забыла дама про накидку, и замелькало - редко, намеком - то самое розовое платьице из-под накидки черной, и все чередовалось розовое-черное, розовое-черное, и опять перемешивались любовь-печаль, жизнь-смерть… Но не горюйте, господа, пройдет и это, господа, не отчаивайтесь! И - фиалковые слезы из фиалковых глаз.

Вторая кончилась песня. И опять ждал зал - только весь уже подошел к сцене, мало кто остался сидеть, и забыли о них - сидевших - навеки.

- Старинная тирольская песня "Дол зеленый", - сказал в микрофон посторонний мужской голос. Девушка и молодые люди в черном отступили в глубь сцены - были, не были? - один остался: долговязый, с гармоникой губной. А из ближней кулисы вышел старик в тирольской шапочке с перышком и взял солистку за руку, как ребенок на детском празднике - подружку. Меж тем она пела уже под губную гармонику:

Дол зеленый - йо-хо,

Дол зеленый - йо-хо…

И тут старик подхватил мягким басом:

Собирались вместе, начинали песню про зеленый дол.

Так и стояли рядом: пели, держась за руки, - дети на лужке… А птица - веселая одна птица - подхватила и унесла их песню. Куда? Они не знали куда и горевали немножко, но горевать бросили, потому что птицы всегда возвращаются, вернется и эта птица… и мы еще споем с вами, вот уже и поем, и нам хорошо вместе - двум старым-старым детям и тем, кто с ними… А с ними уже девушка и несколько молодых людей - были, оказывается! - они скинули черные плащи, и обнаружились под плащами зеленые костюмы, похожие на тирольские, - со штанами чуть ниже колен.

И когда окончилась песня, а старики начали вдруг под губную гармонику тихонечко эдак переступать, как бы танцуя, - Господи, что сделалось в зале! Все захлопали и закричали ааааааа - и, кажется, даже члены жюри закричали ааааааа: скучные мужчины и женщины из каких-то клубов, дворцов-и-домов-культуры, которые пришли судить музыку, но теперь не хотели и этим своим ааааааа отказывались судить: они хотели на зеленый луг, в кружок - рас-пе-вать!..

Глядя концерт по телевизору в записи еще через три дня (это был уже второй показ), Эмма Ивановна плакала, и кашлял Станислав Леопольдович, и хлюпала носом Бес, и молчали с суровыми-в-общем-лицами ребята из "Зеленого дола" - все они собрались в квартире Эммы Ивановны и Станислава Леопольдовича: вместе посмотреть концерт и выпить чайку. Концерт, стало быть, посмотрели, принялись чай пить - тут как бы выключить телевизор, да забыли выключить, и началась передача о встрече в одной из московских школ - ой какая странная передача!.. Замерли с чашками в руках гости, замерла Эмма Ивановна, замер магистр (прозвище это прижилось-таки к Станиславу Леопольдовичу).

Однако сейчас автор не станет занимать время пересказом телевизионной программы - может быть, потом когда-нибудь, а теперь нет настроения… да и важные дела впереди. Магистр одевается, одевается Эмма Ивановна, одеваются ребята. Хозяева хотят проводить гостей? Да нет, не похоже: гости в одну сторону, хозяева - в другую, к метро, опять же "Кропоткинская". Куда отправляются Эмма Ивановна и Станислав Леопольдович?

Куда бы там ни было, но часа через четыре Эмма Ивановна вернется одна: Станислав Леопольдович задержится в булочной на углу Гоголевского и Кропоткинской - и всего-то навсего хлеба купить… половинку черного да французский батон за двадцать две копейки. Ах, Станислав Леопольдович, нельзя вам сейчас задерживаться: перепутались уже случайности и никто больше не отвечает за них. Оставьте вы эту очередь, есть ведь дома какой-то хлеб - тем более, что у Аида Александровича… ну да, об этом же пока уговорились молчать.

Но стоит в очереди Станислав Леопольдович. Боже, как много в жизни нашей иногда зависит от половинки-черного-да-французского-батона-за-двадцать-две-копейки! И вот они уже в авоське, а Станислав Леопольдович пересекает булочную, выходит на улицу.

- Магистр Себастьян, берегитесь! - слышит он.

Голубой ворон сидит на карнизе.

- Не может быть! - почти кричит Станислав Леопольдович. - Это же был единственный экземпляр!

А голубой ворон сидит на карнизе.

- Фредерико? - Вот и кольцо с монограммой: тот самый ворон!

- Эвридика, - твердо отвечает птица.

- Was fur Euridika? - по-немецки почему-то спрашивает Станислав Леопольдович.

- Dieselbe, - говорит ворон. И - через паузу: - Sehen Sie sich vor!

- Droht es mir eine Gefahr?

- Sehen Sie sich vor! Magister Sebastian, sehen Sie sich vor!.

Станислав Леопольдович протянул руки: ворон сам перепорхнул с карниза на его ладони. С авоськой и вороном в руках отправился он к телефону через дорогу, за выходом из метро.

- Кло, - сказал он. - Я не приду домой. Меня предупредили об опасности, нужно исчезнуть на время.

- Кто предупредил? Куда исчезнуть?

- Один… приятель. Из давних времен. А исчезнуть… исчезнуть еще не решил куда. Жди моего звонка или… или чего-нибудь. И знай: мы вместе. Но будь осторожна.

Эмма Ивановна не поняла ничего. Трубка уже гудела. Эмма Ивановна прижала ее к груди и упала на колени:

- Господи! Отвечающий за живых и за мертвых! Сохрани мне его!