Мой враг - королева - Виктория Холт

Увы, ее враждебность по отношению ко мне не претерпела изменений. Я постоянно слышала, что никто не решался произнести мое имя в ее присутствии и что в случае, когда заходила обо мне речь, она называла меня не иначе как Волчицей.

Тем не менее, она решила принять моих «щенков», ибо и Пенелопа, и Дороти были при дворе.

По приближении Нового года был обычай готовить подарки для королевы. Роберт старался сделать каждый очередной подарок роскошнее прежнего. Я помогла ему выбрать подарок – большую настольную вазу из темного камня с двумя изысканными золотыми ручками, которые овивались вокруг вазы, как змеи. Зрелище было великолепное. Но затем я случайно обнаружила, что у него уже есть другой подарок. То было бриллиантовое ожерелье. Когда я увидела, что ожерелье украшено «любовными узелками», то я впала в холодное бешенство. Думаю, я бы порвала ожерелье на месте, если бы мне это удалось.

Он нашел меня, когда я держала ожерелье в руках.

– Дабы завоевать благосклонность Ее Величества, – сказал он.

– Ты имеешь в виду «любовные узелки»?

– Это просто узор. Я имею в виду бриллианты.

– Я бы назвала этот узор довольно дерзким, однако королева одобрит его, не сомневаюсь.

– Она будет в восторге.

– И, без сомнения, попросит тебя самого застегнуть ожерелье на ее шее?

– Я буду польщен такой честью. – Он почувствовал мое дурное настроение и быстро добавил: – Возможно, мне удастся задать ей очень важный вопрос.

– Какой же?

– Когда она сможет принять тебя при дворе.

– Она будет недовольна вопросом.

– Тем не менее, я настроен сделать все, чтобы это было решено.

Я цинично взглянула на него и сказала:

– Если я буду при дворе, твоя позиция станет затруднительной, Роберт. Тебе придется играть роль любящего мужчины при двух женщинах – и обе они крутого нрава.

– Леттис, давай рассуждать здраво. Ты знаешь, что я хочу умиротворить ее. Ты знаешь, что она постоянно держит меня при себе. Нам не остается ничего другого.

– Нам остается выбирать. У меня есть муж, которого я редко вижу, потому что он постоянно находится при другой женщине.

– Она снизойдет.

– Я не вижу признаков этого.

– Предоставь это мне.

Он был весел, самонадеян и уверен в своих чарах, когда пошел надевать на шею королевы «любовные узелки», а я спрашивала себя, сколько еще я смогу вытерпеть это. Было время, когда я была признана самой красивой женщиной при дворе, и причина, по которой я больше таковой не считалась, была не в том, что красота моя померкла, а в том, что меня не было при дворе.

Где бы я ни играла роль жены самого влиятельного человека Англии, везде королева решала навестить графа Лейстера, а это означало, что я должна исчезнуть.

Мое терпение начинало истощаться. Роберт все еще был любящим мужем, когда был со мной наедине, и я принимала меры, чтобы в его жизни не появилось другой женщины, но – кроме королевы. Было ли то благодаря уменьшению желания в его возрасте, либо благодаря удовлетворенности семейной жизнью или страху обидеть королеву, я не могла сказать, но где бы ни был Роберт, он был мужчиной королевы, и этого она никогда бы не позволила забыть ни мне, ни ему.

Он мог быть удовлетворен своей восходящей звездой, но я не была удовлетворена своей заходящей.

В своем отчаянии я дала себе волю быть экстравагантной. Выезжая, я надевала самые блестящие наряды и сделала еще более многочисленной свиту. Проезжая по улицам, я видела, как смотрел на мой экипаж народ, как всюду слышен был восторженный шепот:

– Она более великолепна, чем сама королева, – говорили люди.

И это доставляло мне удовлетворение… но лишь временно.

Как могла я, Леттис, графиня Лейстер, позволить оттолкнуть себя в сторону просто оттого, что другая женщина ревновала ко мне моего мужа и не могла слышать мое имя?

Не в моих правилах было терпеть это. Что-то должно было случиться.

Я была значительно моложе, чем Лейстер и королева, и я не могла мириться с таким положением.

Я начала оглядываться на мужчин, и обнаружила, что в нашем собственном с Лейстером доме оказалось много красивых и привлекательных. Я не утратила своей привлекательности также – это я ощущала по окидывающим меня взглядам. Но никто, опасаясь гнева Лейстера, не посмел бы сказать мне о значении этих взглядов.

Итак, необходимо было что-то изменить. В мае этого года в Англию пришла весть о смерти д'Анжу. Начались пересуды о том, что он был отравлен, как бывало всегда, когда умирала важная персона, и делались намеки, что к этому причастны шпионы Роберта, ибо он боялся, что королева выйдет замуж за д'Анжу.

Все это была чепуха, и даже враги Лейстера придавали мало значения этим слухам. Факт же состоял в том, что в маленьком Лягушонке было мало жизненных сил: физически слабый, он доводил свои чувства и органы до истощения, и его хрупкий организм, несомненно, не выдержал этого.

Королева облачилась в траур и изобразила, что оплакивает потерю. Она еще раз провозгласила, что за него единственного она вышла бы замуж, но никто ей не поверил. Я никогда не была вполне уверена в том, действительно ли она строила иллюзии, что выйдет за него, во всяком случае, легко было говорить об этом тогда, когда его уже не было в живых. Было трудно себе представить, что она, такая мудрая и прозорливая в государственных вопросах, была так одержима идеей замужества. Думаю, ее утешала в некотором роде мысль, что будь д'Анжу жив, она могла бы выйти за него замуж. Теперь она еще более вцепилась в Лейстера, чтобы один любовник компенсировал ей потерю другого.

Смерть д'Анжу, а затем последовавшая за нею смерть принца Оранского, надежды Нидерландов, от руки фанатиков-иезуитов, потрясла страну. Королева постоянно совещалась с министрами, и я в то время едва виделась с мужем.

Когда он, наконец, нанес мне краткий визит, он рассказал, что королева обеспокоена состоянием дел не только в Нидерландах, но что успех испанцев усилил опасения за интриги Марии, королевы Шотландии. С тех пор, как Мария стала пленницей Елизаветы, постоянно возникали заговоры по ее освобождению. Роберт говорил мне, что королеве всегда советовали избавиться от Марии, но она полагала, что королевская личность неприкосновенна, и, что бы ни случилось, Мария для нее оставалась королевой.

Не было сомнений в легальности и законности ее притязаний на трон, что делало ее еще большим врагом Елизаветы. Елизавета однажды призналась Роберту, что готова к тому, что может умереть в любую минуту, поскольку жизни ее постоянно угрожала опасность.

Двор находился в Нонсаче, а я была в Уонстеде, когда состояние здоровья моего малолетнего сына приняло опасный оборот. Я вызвала лучших врачей и их серьезные опасения повергли меня в отчаяние.