Григорий Распутин - Алексей Варламов
Шрифт:
Интервал:
Он, сын бесовский, нас водил в баню и нарочно уверял, что он бесстрастен… А потом мы поняли, что он лгал и обманывал нас. Поверьте нам и не защищайте больше его… Любящий Вас иеромонах Вениамин».
Это письмо приведет в своей книге «Святой черт» монах-расстрига Илиодор.
За достоверность этой, как и любой другой цитаты, взятой из его памфлета, ручаться нельзя, но в данном случае она косвенно подтверждается мемуарами самого Вениамина. «Потом выявились совершенно точные, документальные факты, епископ Феофан порвал с Распутиным». Обращались или нет Вениамин с Феофаном к Илиодору, неизвестно, но главное – они предприняли попытку Распутина остановить, и опять же, если верить книге Илиодора, Распутин забеспокоился: «Миленький мой Илиодорушка! Не верь ты клеветникам. Они на меня клевещут. А знаешь почему? Из зависти! Вот я ближе их стоял к царям, цари меня больше любят, а их нет. Вот они и пошли против меня, хотят свалить меня! Не верь им. Им за этот грех капут. Закроется для Феофана лазутка. Григорий».
«Миленький владыка! Был там; они тебе низко кланяются. Просят тебя с Феофаном и Федченкой (Вениамином) не говорить. Дня через два буду. Григорий», – писал он, обращаясь к епископу Гермогену в декабре.
В книге Э. Радзинского епископ Феофан и иеромонах Вениамин показаны как двое простаков, которых обвел вокруг пальца прожженный сибирский жох и кидала. Мысли
Ковровским Афанасием (Сахаровым), архиепископом Фадеем (Успенским), «непоминающим» архимандритом Серафимом (Битюговым). Неоднократно арестовывался и ссылался. Участвовал в Великой Отечественной войне. До конца жизни не имел права вернуться в Москву и, проживая в г. Покрове Владимирской области, служил псаломщиком в единственной действующей церкви. Умер в 1977 году, оставив значительное число сочинений и мемуары.
о несамостоятельности Феофана и Вениамина придерживается и О. Платонов, только в его концепции епископы Феофан и Гермоген принадлежат к «кругу Николая Николаевича» и по этой причине выступают против старца. Помимо этого О. А. Платонов приводит еще один «гениальный» аргумент. Сначала он цитирует своего героя: «И теперь есть, да мало таких служителей; есть епископы, да боятся, как бы не отличили простых монахов, более святых, а не тех, которые в монастыре жир нажили, – этим трудно подвизаться, давит их лень. Конечно, у Бога все возможно, есть некоторые толстые монахи, которые родились такими, – ведь здоровье дар, в некоторых из них тоже есть искра Божья, я не про них говорю». А вслед за тем добавляет уже от себя: «За одни слова о толстых монахах могли обидеться немало тогдашних епископов – и Феофан, и Гермоген, и Антоний, да и значительная часть членов Святейшего Синода».
Возразить на этот полет мысли нечего. Синоду за что только не доставалось от потомков – но за толщину синодалов его, по всей вероятности, побили в первый раз. Отметим лишь, что Феофану, физически очень некрупному, удалось независимо от Великого Князя Николая Николаевича разлучить Распутина с Императорской Четой на довольно продолжительное время, и едва ли им двигало чувство обиды за слова о толстых монахах. То, что это сделал именно Феофан, подтверждают показания фрейлины С. И. Тютчевой, которая передавала свой разговор с Царем (где фигурирует Феофан с его отчаянными попытками остановить человека, приведенного им к черногоркам и попавшего через них во дворец):
«И он стал говорить, что не верит слухам, что к чистому всегда липнет нечистое, и он не понимает, что сделалось вдруг с Феофаном, который так всегда любил Распутина. При этом он указал на письмо Феофана на его столе.
– Вы, Ваше Величество, слишком чисты душой и не замечаете, какая грязь окружает вас… Я сказала, что меня берет страх, что такой человек может быть близок к княжнам.
– Разве я враг своим детям? – возразил Государь…
Он просил меня в разговоре никогда не упоминать имя Распутина».
«…создавая Распутину славу "святого", интернационал пользовался лучшими людьми, введенными им в заблуждение, так и позднее, эти же лучшие, обманутые в своей вере в Распутина, выступили впереди прочих в своих "разоблачениях" и содействовали той дурной славе Распутина, какая, в этот момент, была так нужна "интернационалу". Замечательно, что в обоих случаях лучшие русские люди исходили из своего личного отношения к Распутину, забывая, что центральным местом был Царь и династия, а не личность Распутина, – писал князь Жевахов, имея в виду прежде всего Феофана. – Наступил момент не только жгучей, невыразимо тяжелой душевной боли, но и момент открытой борьбы с тем, кто уже успел пустить при Дворе глубокие корни и доказать свою преданность Царю и Престолу целым рядом действий, оправдавших в глазах Царя даже его репутацию "старца". Как, однако, ни были глубоки душевные страдания епископа Феофана, как ни ясно было для него, что разочарование в Распутине лишит его не только прежнего обаяния, но и того нравственного авторитета, которым он пользовался при Дворе, как, наконец, ни очевидно было, что его миссия не будет иметь успеха, ибо свяжет его с общей оппозицией к Престолу, для которой личность Распутина не играла никакой роли и какая только прикрывалась его именем, тем не менее епископ Феофан мужественно сознался в своей ошибке, рассказал Государю о поведении Распутина и умолял Царя об удалении его».
По всей вероятности, это произошло не ранее весны 1910 года. Во всяком случае еще зимой Государь встречался с Распутиным как никогда часто, судя по его дневнику.
«3 января… Видели Григория между 7 и 8 часами».
«6 января… к Алике пришел Григорий, с которым мы долго посидели и побеседовали».
«10 января… Видели Григория недолго».
«12 января… Видели Григория».
«14 января… Видели Григория».
«21 января… Вчера видел Григория и долго беседовал с ним».
«27 января… Видел Григория на полчаса после обеда».
«3 февраля… Долго беседовал с Григорием».
«8 февраля… После обеда видели Григория. Вечером приняли Столыпина».
«14 февраля… Видели Григория, простились с ним».
В феврале Распутин оставил Петербург и вернулся в Покровское. Поскольку весной того же года состоялась поездка в его родное село группы женщин, в числе которых была М. Вишнякова, то этот отъезд не означал разрыва с Царской Семьей. Охлаждение могло наступить именно из-за того, что рассказала Вишнякова епископу Феофану, а затем и Царице, вернувшись из Сибири.
Тогда же, весной 1910 года, стали появляться статьи в правых и левых газетах, о чем говорилось в предыдущей главе, и Распутин исчез из царского дневника, исчез из Петербурга больше чем на полгода. Однако зимой он снова приехал в столицу, и там состоялась его очередная встреча с Царской Семьей. Но не во дворце, а у Вырубовой.
12 февраля 1911 года Император записал в дневнике: «После обеда читал, затем поехали к Ане, где долго беседовали с Григорием».
Незадолго до этого Распутин подарил Государыне записную книжку со своими изречениями и надписью: «Г. Распутин 1911 г. 3.2.» Здесь мой покой славы источник во свете свет подарок моей сердечной маме Григорий, февраля 3, 1911. Первая же запись в этой книге была очень символична и поучительна: «Более скорби нет, когда своя своих не познаша. Терпеть очень больно!»
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!