Пока Париж спал - Рут Дрюар

– Самюэль, давай начнем все сначала.

Она проглатывает огромный кусок хот-дога и смотрит на меня.

– Мы неправильно начали. Понимаю, что тебе тяжело. Мы можем позвонить психологу, который общался с тобой ранее, и спросить ее, сможет ли она снова с тобой встретиться. Что думаешь?

Она смотрит на меня так, будто подарила мне подарок.

Как можно быть такой тупой.

Но она не затыкается.

– Твоя мама, знаешь ли, и конечно же твой папа, они сделали правильно, что привезли тебя в Америку. Но им стоило обратиться к социальным работникам и полиции, когда они приехали. Найти твоих настоящих родителей и и избавить всех от этих страданий.

– Мне плевать! Рад, что они так не сделали. Я хочу к маме. – Я запускаю руки в волосы, боясь, что могу снова ее ударить. – Я хочу поехать домой.

– Самюэль, ты должен понять, дом не там, где ты думал.

Я затыкаю уши, чтобы не слышать.

Но это невозможно. Мужчина говорит громко:

– Самюэль, твои настоящие родители имеют право увидеть тебя. Ты их сын, и твоя мать отдала тебя только потому, что ей пришлось это сделать. Разве ты не хочешь узнать ее?

– Нет! Она не моя мама! Я ее ненавижу.

Я поднимаю глаза и смотрю на него.

– Сэ-мюэл. – Глаза женщины округляются. – Ты не должен так говорить. Она столько пережила.

– Отлично. Ненавижу ее. Лучше бы она сдохла.

Я чувствую, что люди поворачиваются, чтобы посмотреть на нас.

– Ты не знаешь, что ты говоришь.

Щеки женщины становятся пунцово-красными.

– Ты просто расстроен.

Я не могу сдержаться. Слезы стекают по щекам, а в груди болит. Мне не хватает воздуха.

– Надо идти. – Мужчина встает и кладет руку мне на плечо. Я чувствую, что оказался в ловушке. Я не могу убежать и только жадно глотаю воздух, будто вот-вот задохнусь.

Париж, 17 июля 1953 года

В глубине души она всегда знала, что ее ребенок жив. Мать всегда чувствует такие вещи.

Тот момент, когда она отдала малыша в руки работника железной дороги, отпечатался в ее сознании. Она снова и снова воспроизводила его в своем воображении, сохраняя в памяти точную форму шрама на его щеке. И когда он обнял Самюэля руками, Сара заметила, что на его левой руке было только два пальца – большой и указательный. Она знала, что этот человек позаботится о ее сыне, прямо как сказал раввин в метро – Бог позаботится о вашем ребенке. Знала, что отыщет работника железной дороги. Только не понимала, как много времени это займет.

Сара переворачивается, пытаясь удобно устроиться на подушке, но она слишком взволнована, чтобы уснуть. Завтра день, в наступление которого она даже не смела верить. Чистая радость наполняет ее изнутри, чувство, которое едва ли ей знакомо. Она осознает, в каком оцепенении была все это время, что просто существовала в течение этих девяти лет. Впервые с того дня, как она отдала Самюэля, Сара чувствует себя живой. Благодарной за жизнь.

– Спасибо, Господи, – шепчет она в подушку.

Конечно, он больше не ребенок. Ему уже девять лет, и он очень красивый мальчик, судя по фото, которые ей показывали. Сара внимательно рассмотрела все снимки, вглядывалась в него и узнавала в них всю свою семью. Сходство с ее отцом обнаруживалось в темных, умных глазах Самюэля, светящихся от любопытства, и у него был тонкий нос его матери. Черты Давида узнавались в манере Самюэля держаться, горделиво выставив подбородок. Единственное сходство, которое она не могла отыскать, это сходство с ней.

Сара знает, что будет непросто. Самюэль не говорит по-французски, и им придется найти способ общаться, но их родственная близость важнее языка. Сара в очередной раз думает о связи семьи Бошам с ее сыном. Ей не нравится думать об этом, потому что она начинает беспокоиться из-за отношений между ее сыном и людьми, которых он считал родителями. Хуже всего была мысль о том, что Самюэль полюбил другую женщину как свою мать. Сила этой связи пугает ее.

Саре нравится представлять, что он больше привязан к мужчине, а не к женщине. Ей это кажется вполне реальным, ведь это он забрал у нее Самюэля. Может, эта женщина даже не хотела принимать чужого ребенка. Это могло бы объяснить, почему она никогда не говорила с Самюэлем на французском, на ее родном языке. Как могла она не петь ему песни, которые слышала сама, засыпая в руках своей матери?

Хватит. Ей надо перестать копаться в прошлом. Все это позади. Она должна придумать, что делать дальше. Психолог сказал им, что Самюэль будет свободно говорить на французском уже через шесть месяцев, если они будут следовать методу погружения, то есть прямого контакта с французским языком, без каких-либо вмешательств или переводов на его родной язык. То есть им будет нельзя говорить на английском – они бы и так не смогли, даже если бы хотели, а ему нельзя будет общаться с родителями, которые его воспитали, даже с помощью писем.

Она суетится весь день, готовит его спальню, покупает еду, которая, как ей кажется, может понравиться девятилетке. Сперва она сама испекла халу, добавив в нее изюм для особого случая. Затем она купила большой пакет картошки, потому что подруга ей сказала, что люди в Америке постоянно едят картошку, все время, даже на завтрак. Только представьте себе! Она могла бы приготовить картофельные латкес на закуску, а затем гратен дофинуа, чтобы подать его с кибеххом из ягненка. Или это будет слишком? На десерт она приготовит яблочный пирог с медом. Она обычно бережет этот рецепт для Нового года, но она хочет приготовить его сегодня, чтобы отметить новое начало. Она не может дождаться момента, когда мама, папа и их сын вместе сядут ужинать, вместе преломят хлеб. Это все, чего она хочет, и мысль об этом заставляет ее сердце быстро биться в нетерпении.

Давид отворачивается от нее во сне. Она обнимает его и утыкается ему в шею.

– Ты спишь? – шепчет она.

– Да, – бормочет он в ответ.

Она лежит и не может найти себе места. Давид поворачивается обратно к ней и дотрагивается до нее рукой под одеялом.

– Все ведь будет хорошо, да, Давид?

– Наш сын возвращается домой, Сара. Мы снова сможем жить.

– Как жаль… как жаль, что Бошам получил два года тюрьмы. Приговор кажется мне слишком суровым. Все-таки он спас Самюэлю жизнь.

– Знаю. Но решение принимали не мы. И мы не должны забывать, что он скрывал его от нас все эти годы.

Она сжимает его руку.

– Да, знаю. Помнишь, как он родился?

– Как я могу забыть?

– Ты был таким храбрым, сам принял роды.

– Думаю, что это ты была храброй.

Она улыбается в темноте.

– Я доверяла тебе, и знала, что ты знаешь, что делаешь.