Яд Борджиа - Мартин Линдау

Тот весь просиял от ласковых слов Лукреции, быстро вышел и вскоре затем вернулся с роскошной мандолиной. Эта очаровательная музыка производила чрезвычайно приятное впечатление на лоне природы, под мягким светом луны. Лицо Лукреции приняло скорбно-мечтательное выражение, на ресницах заблестели слезы, и Альфонсо почувствовал себя глубоко растроганным, даже виноватым перед нею. Но вот раздался звучный голос Паоло, жаловавшийся в своей серенаде на жестокость красавицы, и все очарование исчезло. По окончании пения дамы сняли букеты цветов со своих корсажей и бросили их к ногам певца. Все присутствующие мужчины, кроме Альфонсо, бросились поднимать их.

После баталии цветов все вернулись к трону Лукреции, которая встала со своего места и растерянно смотрела вокруг, точно только что очнулась от сна.

– Ах, я, кажется, забыла бросить свой букет! – с удивлением воскликнула она. – Теперь у всех вас есть кавалеры, – обратилась она к дамам. – Каждый кавалер поведет к ужину ту даму, чьи цветы находятся у него в руках. Только рыцарь Святого Иоанна остался без букета. Видно, судьбе угодно, чтобы он был моим кавалером. Дамы и мужчины, идите вперед, в грот Эгерии, где будет сервирован ужин, а я с рыцарем пойду позади всех. Его сан и принципиальное презрение к женщине служат ручательством того, что он для меня не опасен.

Дамы поспешили исполнить приказание своей повелительницы. Реджинальд и Паоло Орсини поняли хитрость Лукреции, и их лица омрачились, но, во избежание неловкости, им все же пришлось предложить руки своим случайным дамам. Вскоре процессия двинулась к гроту.

Последняя пара сильно отстала от всей процессии. Лукреция взяла руку Альфонсо, не поднимая на него взора, и они долгое время шли молча. Принц невольно думал о том, что произошло с ним и прекрасной женщиной, опиравшейся на его руку, и не мог подавить чувство нежной жалости к ней.

– Мы теперь одни, синьор, – наконец прекратила молчание Лукреция, – я умышленно не бросила своего букета. Хотя вы слышали ужасные вещи о Лукреции Борджиа, но не бойтесь меня: я никогда не забуду, что вы спасли мне жизнь. Мне очень хотелось бы сделать для вас что-нибудь приятное, чтобы отблагодарить вас за оказанную услугу, и, кажется, случай дает мне эту возможность. Ваш друг, синьор Бембо, уверяет, что вы богаты и знатного происхождения. Следовательно, с вашей стороны нет препятствий, мешающих вам жениться на девушке, привлекшей вас сюда. Она – тоже очень богатая наследница и принадлежит к самой высшей аристократии Рима. Ваш рассказ о ее преступлении доказывает, что она очень любит вас. Неужели же вы откажетесь от ее любви, рыцарь? Святой отец снимет с вас ваш обет, а я буду рада содействовать счастью двух любящих сердец. Говорят, я сделала очень много людей несчастными, а потому для меня имело бы особенное значение осчастливить хоть два существа.

Альфонсо рассердили эти слова. Очевидно, Лукреция высказала все из трусливого желания отклонить от себя подозрение и тем закончить происшедшую сцену.

– Благодарю вас, синьора, и ту даму, которая оказывает мне честь своим расположением, – сухо ответил он, – но, к сожалению, обет, данный мною, настолько крепок, что его не может разорвать даже глава христианской церкви, тем более что он соответствует моему сердечному желанию.

– Я понимаю вас, рыцарь. Ваше сердце уже было занято, когда вы приехали в Рим, – с грустной улыбкой проговорила Лукреция, – и воспоминание о вашей несравненной красавице сделало вас нечувствительным к прелестям римлянок.

– Вы ошибаетесь, синьора! До приезда в Рим я не встречал красоты, которая бы так сильно поразила меня.

– Вы, кажется, говорили, что не видели лица той дамы, на которой я хотела бы женить вас. Погодите принимать какое-либо решение, пока не увидите ее. Кто знает, может быть, тогда и ваш час пробьет! – лукаво проговорила Лукреция.

– Вы, синьора, известны как прекрасный оракул любви, тем не менее могу уверить вас, что ни одна из самых красивейших ваших фрейлин не опасна для моего сердца!

– Я – оракул любви? Не знаю, какой бог одарил меня этим талантом! Вы плохо понимаете меня, благородный рыцарь. Я знаю, что говорит ваш взор, и не отрицаю, что ищу любви во всех ее видах и формах. Большей частью я не нахожу в себе чувства к тому, кому внушаю любовь, и тогда самые горячие, страстные речи не понятны мне, как будто их произносят на чуждом для меня языке. Но это не потому, что я не могу любить… Я ищу настоящего, глубокого чувства, но нигде не нахожу его. Я бегу за призраком любви, надеясь, наконец, найти то, к чему рвется моя душа, и возвращаюсь разочарованной. Неужели меня можно осудить за это? Осудить за то, что я ищу хоть каких-нибудь радостей, которые скрасили бы мою неприглядную жизнь?

– Вам не нужно никаких оправданий. Поступите так, как поступали в старину! Покажитесь судьям во всей своей неприкрытой красоте – и вы будете оправданы! – сухо ответил Альфонсо.

– Подобно Фрине, афинской грешнице? Благодарю вас, синьор, за лестное сравнение, – кротко и грустно прошептала Лукреция. – Бог с вами, я не обижаюсь на вас. К чему бороться с судьбой? А мне, видно, уже суждено выносить оскорбления.

– Если уж Лукреция Борджиа недовольна своей судьбой, так что же говорить другим?

– Вас может радовать вид сочного прекрасного винограда, когда вы точно знаете, что он погибнет от бури, прежде чем вы успеете собрать его? – живо спросила Лукреция.

– Ваше сравнение, синьора, заставляет меня предположить, что у вас очень строгий духовник, рисующий вам будущее в мрачных красках! – возразил Альфонсо.

– Зачем он станет пугать меня моим будущим, когда я строго исполняю все его приказания? – проговорила Лукреция. – Впрочем, нет, я действительно сделала один грех, – прибавила она, внезапно побледнев. – Однако мы с вами сильно отстали, рыцарь.

С последними словами Лукреция ускорила шаги, и они скоро очутились у грота, потонувшего в глубоком мраке. Лукреция сделала незаметный знак одному из своих слуг, и вдруг весь грот и сад осветились бесчисленными лампочками. Засверкали драгоценные камни на костюмах нарядных гостей, заблестели золотые столы, уставленные изысканными блюдами, заискрилось вино в хрустальных графинах и бокалах. В ближайших кустах раздались звуки нежной прекрасной музыки. Всеобщий шепот восхищения пронесся по всему гроту. Лукреция, приветливо улыбаясь, села рядом с герцогом Романьи, и веселый ужин начался.

Орсини бросил на Альфонсо мрачный взгляд, а англичанин с большим участием смотрел на друга, он знал, в какое опасное положение он поставил себя своим поведением.

За ужином присутствовали первые красавицы Рима, и тем не менее, даже враги Лукреции не могли не признать, что она затмевает их всех своей чарующей прелестью. Всегда уверенная в себе, Лукреция в этот вечер не чувствовала себя лучше других и с некоторым беспокойством смотрела на окружавших ее дам, а затем украдкой следила за каждым взглядом Альфонсо.

С целью отвлечь от себя ревность Цезаря и Паоло Орсини принц завел оживленную беседу со своей соседкой, напоминавшей фигурой и цветом волос Лукрецию. Он делал вид, что принимает ее за танцовщицу и нимфу Эгерию. Его дама отнекивалась, уверяла, что она – жена одного из придворных, сидящих за столом, но Альфонсо притворялся, что не верит ей.