Их сокровенная тайна - Дарья Верцун

стоит этот мужчина, больше десятка лет назад просравший семью, и молчит, не зная, что сказать, переминается с ноги на ногу. И мне, вроде как, даже жаль его. А с другой стороны, сам виноват. Напряжённую тишину прервал Павел:

— Привет.

Постаревшая копия друга натянуто улыбнулась.

— Привет, дети, — он снова скользнул взглядом по непонимающему лицу Дины и замер при виде равнодушного выражения своей дочери. — Доченька…

— Здравствуй.

Назар бегло взглянул на наши соединённые руки и с интересом посмотрел на меня.

Дина чувствовала себя явно не в своей тарелке, поэтому, отобрала у Паши сумку со словами:

— Я подожду тебя в машине, — и, закинув вещи в багажник БМВ, села в салон автомобиля и громко хлопнула дверью. Или же это только показалось так, среди всей этой тишины.

— Как… как твоя жизнь? — вопрос был адресован Крис.

— Хорошо, — ответила равнодушно.

Мы медленно стали двигаться к нашей машине. Кристина почти силком тянула меня вперёд. Назар, сунув руку в карман брюк, шёл следом.

— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он. — Так выросла.

Я сложил сумки в машину и сразу же вернулся к своей девушке и лучшему другу, который поодаль стоял, молча наблюдая за попытками отца поговорить с дочерью.

Она хмыкнула:

— Логично. За тринадцать лет выросла.

Я сам себе улыбнулся: выросла и научилась кусаться. В жизни это пригодится, хорошо, что больше не закрывается в своём защитном коконе, хотя в данный момент могла хотя бы попытаться поговорить более терпеливо.

Ещё несколько секунд помолчав, Крис развернулась и зашагала к пикапу. Открыла дверцу, как её отец вдруг сказал:

— Прости, что так вышло. Тогда, два года назад.

Два года назад?

Паша явно напрягся, но вмешиваться не стал. Но Крис вдруг изо всей силы хлопнула дверью и обернулась к отцу.

— Не прощу, — с презрением во взгляде сказала она.

— Мне жаль, — прошептал он виновато.

— И тебе не жаль, — покачав головой, отчеканила она. — Если бы тебе было на меня не наплевать, ты бы не поступил так. Если бы ты был отцом, настоящим отцом, вот в том самом высоком смысле, который вкладывается в это слово, ты бы в лепёшку расшибся, но попытался бы мне помочь, — она саркастично усмехнулась, и я понял, что такой разгневанной я её ещё не видел. Её гнев скрывался за маской холодного сарказма, и мне становилось даже немного не по себе от того, что она может быть такой. — Но ты ведь предпочёл остаться в стороне, — продолжила свой монолог девушка.

— У меня были причины, — подавленно ответил он.

— У тебя были отмазки, — парировала Кристина. — Любой нормальный мужик, узнав, что его дочь изнасиловали, убил бы того урода, который это сделал, и старался бы изо всех сил вложить в голову своего ребёнка, что жизнь на этом не заканчивается. Я тебя не видела почти всё детство, и, честно говоря, не считала это большой проблемой. Может быть, по началу. Да, я обижалась. Но потом подумала: ведь много детей даже не знают своих пап. Но я-то знала, просто не видела его. Но то, что ты отвернулся от меня в самый тяжёлый момент моей жизни, когда я так сильно нуждалась в отцовской поддержке, я считаю величайшим предательством. Высшей его степенью, — Назар потупил взгляд под ноги. — Всё, что должен был делать ты, всю жизнь за тебя выполнял Паша, — произнесла она уже более спокойным тоном. — Он мазал мои сбитые после каждого падения коленки зелёнкой, он проводил меня в школу, когда мама была на работе и готовил завтраки, когда та болела, он защищал меня от хулиганов во дворе, учил со мной уроки. Он вдалбливал мне в голову, что нужно жить, когда жить не хотелось. Он делал всё, что в его силах и даже то, что не в его… И у него получилось. Он умеет брать ответственность на себя. Он мужина, — вот так просто подвела итог Крис, и снова открыла дверцу машины. — Так что мог бы и не подходить к нам. Мне не о чем с тобой говорить, и мне стыдно, что мы с тобой связаны родственными узами. Чего ты ожидал? — задумчиво пожав плечами, девушка села в машину, дав понять Назару, что разговор окончен.

Ошеломлённый такой тирадой своей девушки, не в состоянии произнести ни слова, я попрощался с Пашей и залез в машину. Завёл двигатель и медленно выехал с парковки. Посмотрел в зеркало заднего вида — друг всё ещё о чём-то говорил с отцом. Я находился в лёгком шоке от того, что только что услышал. Да кого я обманываю, не в лёгком. То есть, Назар знал, что произошло с его дочерью, и отказался помочь. Это как вообще? Я… Если бы не находился в состоянии полного потрясения, я был бы зол, как чёрт. И это ещё впереди.

Ну а пока я просто осознавал всю глубину боли и обиды, которая затаилась в душе хрупкой девушки. И стало так тяжело.

Я наощупь, не отрывая взгляда от дороги, нашёл женскую руку и переплёл наши пальцы. Хотел что-то сказать, ободрить, но слов как-то не находил.

Выехав на пустующую трассу, с тревогой посмотрел на девушку и с удивлением заметил, что она не только не выглядит расстроенной, но ещё и пытается подавить улыбку. Я даже заволновался о её душевном состоянии, как она произнесла:

— Знаешь, а мне полегчало.

Я повёл бровью.

— Правда?

— Угу. Я так долго всё это держала в себе, что уже почти физически ощущала эту тяжесть внутри, — объяснила Крис. — А сейчас я выплеснула это, и мне действительно легче. Оказывается, психологи правы, когда утверждают, что свою проблему нужно проговорить. А папа… Назар… пусть знает, что представляет собой на самом деле.

Я согласно кивнул. Да, он заслужил. Подумать только, на какое-то время мне ещё и стало его жаль. Но это чувство прошло так же быстро, как и появилось, и теперь я испытывал к этому человеку только глубочайшее презрение. Да что там, я считал его настоящим гадом.

Вот она, первая волна: раздражение. В груди нервные импульсы, словно перезвон колоколов устроили, и всё внутри так и дребезжало, приближаясь к высшей точке накала, чтобы иметь возможность сдетонировать.

Я не хотел портить вечер Кристине. Она и так внезапно испытала в одночасье множество различных эмоций, так что я не имел права взрываться перед ней. К тому же по вине её горе-отца. Зато в моих силах было поддержать её лёгкий душевный настрой. Через силу улыбнувшись, я, возможно, чесчур жизнерадостно сказал:

— Милая, а давай не будем