Исчезающая лестница - Морин Джонсон

— Конечно, получилось, — сказала Джанелль, сунула в лифчик руку, вытащила блеск для губ и, не глядя, его наложила, — я же королева машин.

Ви сжала Джанелль в объятиях.

— Ладно, — сказала Стиви, протягивая магнитную проволоку, — и как это работает?

— Я как раз только что посмотрела, — сказала Ви, выпуская из рук Джанелль, — народ такие вещи коллекционирует. В Интернете полно инструкций. Это лучшая из всех, что мне удалось найти.

Ви передала телефон Джанелль, которая тут же посмотрела ролик. Потом взяла бобину с проволокой и надела ее на шпиндель, несколько раз сверившись с инструкцией.

— Думаю, это все, — сказала она, — я не хочу делать новую запись поверх старой. Так что, думаю, все. Ну что, попробуем?

Стиви кивнула, и Джанелль щелкнула кнопкой. Проволока на шпинделях завертелась. Несколько секунд слышались только треск и шипение, затем раздалось несколько приглушенных ударов, будто кто-то постучал по микрофону. А потом… голос. Глубокий, мужской. Наверняка Альберт Эллингэм.

— Сядь вот сюда, Долорес.

— Сюда?

Это уже голос детский. Говорила Долорес Эпштейн. Стиви потрясенно отшатнулась. Долорес была персонаж, давно забытый человек из прошлого. Но теперь оказалась среди них, и они услышали ее голос — высокий, чистый, с ярко выраженным нью-йоркским акцентом.

— Да, сюда, — сказал Альберт Эллингэм, — и наклонись ближе к микрофону.

Джанелль смотрела на Стиви широко распахнутыми, взволнованными глазами.

— Отлично, — сказал он, — теперь от тебя потребуется всего лишь говорить. Я хочу задать тебе несколько вопросов о пребывании в Эллингэмской академии. Готовлю ряд записей о школе, чтобы все знали, чем мы здесь занимаемся. Ну что, Долорес, насколько я понимаю, перед нашей с тобой встречей ты то и дело попадала во всевозможные переплеты, так?

— Это для радио? — спросила Дотти.

— Нет-нет, можешь говорить свободно.

— Мне просто нравится смотреть по сторонам и находить всякие вещи, — сказала она.

— Но это же замечательно! Я и сам такой был.

— Мой дядя работает в Нью-Йорке полицейским. Говорит, что я второэтажница.

— Второэтажница? — спросил Альберт Эллингэм.

— Как следует из названия, второэтажник — это вор, проникающий в дом через окно второго этажа. Это немного сложнее обычной кражи. Но если честно, то забираться в такие местечки меня научил как раз дядя. Полицейские знают всякие штучки. А замки и все, что с ними связано, интересовали меня всегда.

— А что ты подумала, когда впервые здесь оказалась? В этой школе, должно быть, совсем не так, как в Нью-Йорке?

— По правде говоря, поначалу я испугалась.

— Чего?

— Я привыкла к городу. Там нет лесов. В лесу страшно.

— Но ведь лес — это замечательно!

— Как говорит поэт Роберт Фрост, он темный и непроходимый. Когда я сообщила дяде, что еду сюда, он это одобрил, сказав, что у вас здесь есть чердачник.

— Чердачник? — спросил Альберт.

— Еще одно просторечное выражение. Что всегда над вторым этажом? Чердак. Дядя постоянно говорил, что полицейский, чтобы поймать второэтажника на горячем, должен обязательно оказаться над ним. Здесь у вас есть полицейский из Нью-Йорка, мистер Марш. После этого я почувствовала себя лучше. Мне здесь нравится.

Альберт Эллингэм тихо засмеялся.

— Рад это слышать. Что ты рассказала бы миру об Эллингэмской академии?

— Я бы сказала, что это лучшее место из всех, где мне когда-либо приходилось бывать. Школа включает в себя элементы, предложенные Марией Монтессори, хотя я наблюдаю и некоторые наработки Джона Дьюи. Кстати, вы знали, что он отсюда, из Берлингтона?

— Нет, не знал. Здесь, в школе, я каждый день узнаю что-то новое. Мы все учимся друг у друга. Например, только что ты рассказала мне о «второэтажниках». А теперь давай поговорим о том, чем ты здесь каждый день занимаешься. Расскажи мне о твоей учебе…

В голове у Стиви вдруг зазвучал голос Маджа. В тот момент они смотрели на коровий глаз. «В действительности в том месте, куда стекается вся информация, ничего увидеть нельзя».

Перед глазами Стиви будто мелькнула вспышка. Все разрозненные фрагменты, которые она собирала, все, что видела, годами читая материалы по этому делу, вдруг встало на свои места. Ей захотелось немного подвигаться, чтобы ничего не упустить и убедиться, что ни одна деталь никуда не денется, поэтому она быстро подошла к двери — не в состоянии больше ничего слышать или с кем-либо говорить, в противном случае суть, которую она только что ухватила, тут же исчезла бы.

— Эй! — крикнула ей Джанелль, останавливая аппарат. — Ты куда?..

Стиви махнула рукой. Небо приобрело конфетно-розовый оттенок, в воздухе — прекрасном и чистом для того, чтобы подумать, — появились холодные, влажные нотки. Вот что стало первой причиной, побудившей Альберта Эллингэма купить эту местность: он считал, что здешний воздух способствует учебе и размышлениям. Возможно, он был прав. Как только человек привыкает к легкому недостатку кислорода, его жизнь, похоже, тут же начинает двигаться быстрее.

«Думай, Стиви. Какого фрагмента тебе не хватает? Что такое интересное тебе когда-то попадалось на глаза?»

Темные шпили Эллингэмской библиотеки резко выделялись на фоне розового неба. Библиотека. Дотти оставила там знак!

Стиви ринулась вперед и ворвалась в дверь в тот самый момент, когда Киоко, по всей видимости, собиралась закрывать и идти домой. Девушка чуть не юзом подъехала к ее столу.

— Киоко… мне кое-что нужно.

— До завтра подождать не можешь?

Стиви покачала головой.

— Книжка. Та, что читала Дотти. Про Шерлока Холмса.

— Значит, подождать ты не можешь?

— Ну пожалуйста, — взмолилась она, — я быстро! Пять минут. Нет, две!

Киоко слегка закатила глаза, но все же наклонилась, взяла ключи и открыла канцелярию. Стиви пошла за ней, мимо металлических стеллажей и коробок, к ряду, где хранились сокровища 1936 года. Киоко вытащила из коробки бело-коричневую книгу и протянула ее девушке.

— Давай, быстро, но осторожно, — сказала она.

Стиви взяла томик как священную реликвию и отнесла к столу.

— Что это тебе так срочно понадобилось? — спросила Киоко.

Но та ее уже не слушала. Она озабоченно искала мелкую деталь, которую когда-то видела, что-то совсем незначительное, какой-то маленький сигнал…

Вот оно. «Этюд в багровых тонах». Предложение, жирно подчеркнутое карандашом: «Я думаю, — сказал Шерлок, — что изначально человеческий мозг напоминает собой пустой чердак, и его можно обставить любой мебелью, какой только захочешь».