Обреченный мост - Вячеслав Демченко

— И что это, по-вашему, может значить, товарищи офицеры? — обернулся через плечо Новик, отняв от глаз окуляры бинокля.

В прорехе проваленной черепичной крыши их НП заметить можно было только со стороны завода, к которому был обращен её скат. Но до впечатляющих громадой своей руин было километра два — не меньше. Так что, не взбреди кому-нибудь в голову выискивать их нарочно в стереотрубу, случайным взглядом и не наткнёшься — мимо скользнёшь. Поэтому капитан Новик во весь рост стоял в перекрестье ветхих балок.

— Думаю, коллега хотел сказать, что ввиду изменившихся обстоятельств… — начал по обыкновению многословно Войткевич, но лейтенант Боске перебил его звучным лязгом отведённого затвора «MP-40».

— Нас заждались!

Едва только проступила бледно-серая неровная полоса неба над руинами завода, как стало отчетливо видно в градуированной перспективе бинокля: жалюзи вентиляционных уловителей на ступенчатой крыше «силового хозяйства» закрыты.

Боске приподнялся, готовясь спрыгнуть в рваную дыру, образованную в чердачном перекрытии, должно быть, ещё в 41-м. Но капитан Новик потянул его за полу штурмовки книзу.

— Ты остаёшься, лейтенант.

От возмущения Мигель не сразу нашёл слова, а когда нашлись, они стали лепиться в невнятную кучу, смысл которой суммировался: «Да вы что, сдурели? Там же мой брат!..» На что с лаконичностью бухгалтерского дебита Новик подытожил:

— Приказ.

Впрочем, пояснил, когда, помотав головой, Мигель Боске чуть поуспокоился:

— Ты наш второй эшелон. Придёшь сюда с нашими, если что…

Как-то не сговариваясь, все трое обернулись в сторону моря. По общему румбу надежды всех, кто здесь ждал долгие два года, ждал и боролся.

Море неистовствовало. Обрыв буквально содрогался от ударов волн. Сыпалась известь, соскочив с насиженного места, падала черепица. Серые гряды волн добрасывали желтоватые хлопья пены даже сюда.

Шли пенные волны эшелон за эшелоном, — как буквально через два дня сравнительно неподалёку отсюда, в Еникале, пойдут эшелоны основного десанта…

— Да, штандартенфюрер, — не отнимая трубки от уха, Вильгельм отколупнул пальцем никелированные замки вполне гражданского дорожного саквояжа. — Я готов немедленно приступить, но полагаю, что следует отложить акцию до рассвета. — Он раздвинул медные ободки дерматиновой пасти саквояжа.

Трубка разразилась несколькими невнятными фразами. Но преимущественно — в вопросительной интонации.

Доктор Курт продолжил:

— Да, потому что сейчас всё побережье просматривается русскими наблюдателями. Не хочу, чтобы взрывы неподалёку от каменоломен, кишащих партизанами, вдохновили их на мысль ударить нам в тыл. Зарево будет такое, что и в Тамани увидят.

Доктор Вильгельм Курт на секунду замер, вслушиваясь. И продолжил:

— Ну да. И партизанам ни к чему заблуждаться насчёт близости освобождения, пусть сидят в своих крысиных норах. Яволь.

Доктор Курт воткнул трубку в гнездо аппарата.

Из атласного брюха саквояжа появилась бутылка простецкого «солдатского» рома, но зато винный набор — настоящего венецианского стекла, в походной алюминиевой кассете.

— Эмиль? — крикнул он в приоткрытую конторскую дверь своего кабинета. — Эмиль!

Адъютант появился с некоторой проволочкой и как будто запыхавшись.

— Да, герр доктор?

— Где вас черти носят? Вы как будто в трамвае толкались, — мельком глянул на него штурмбаннфюрер.

— Проверил посты, — коротко пояснил Боске.

— На кой чёрт? — проворчал Вильгельм. — Только людей пугаете. Вы б ещё патроны раздали с приказом экономить.

Он плеснул желтоватого рома в коньячный фужер и посоветовал:

— Смотрите на вещи легче, дружище. Вот так… — хотел было посмотреть на бетонный сумрак через оптимистическую призму фужера, но маслянистая желтизна дешёвого рома Вильгельма разочаровала. — М-да. С этим только на доты кидаться.

Он отдал фужер адъютанту.

— Выпейте. И сделайте вот что… — он поощрительно кивнул и продолжил только после того, как Эмиль, едва не поперхнувшись слабоватым, в общем-то, напитком, выдавил из себя:

— Благодарю, герр штурмбаннфюрер.

— Благодарите поставщиков Вермахта, которые, имея доступ к погребам Бургундии, подсовывают вам пережженный сахар, — скривился доктор Курт. — Так вот, возьмите сейчас мою «лоханку»[82]и проедьтесь вдоль железнодорожной колеи вместе с грузовиком дядюшки Зитца. Он так и стоит, полный взрывчатки, под бетонным козырьком. Прихватите сапёров и устройте фейерверк в честь полицай-фюрера. Потратьте его взрывчатку. Только проворно, чтобы производило впечатление домашней заготовки. Можете начать, как вам мечталось, с клозетов. Только не обляпайтесь дерьмом — не пущу в бункер.

Туман, осевший в красноватых отрогах шлакового карьера, казался паром, бурлящим над походным котлом, он шевелился и вскипал вихрями. В движение его приводили серые тени, мелькавшие, хоть и не очень суетно, но густо, особенно со стороны развалин. Около сотни человек военного убожества, ведомые контрастно самоуверенными вояками в камуфляже, спускалось в карьер по наезженной колее. Пленные напоминали стадо захудалой скотины, гонимое не столько даже пастухами, сколько погонщиками, равнодушными к её дальнейшей судьбе, впрочем, вполне понятной.

С мясницким деловитым равнодушием в кузове крытого «Phanomen»-а пулемётчик заправлял под затворную крышку «MG-42» длинную ленту.

Прожженные и заляпанные глинистой грязью шинели накапливались с другой стороны грузовика, так что времени на надежду в тифозно-стриженых головах ещё оставалось…

Но его вовсе не было у капитана Новика и лейтенанта Войткевича, находившихся на буром гребне отвала.

— Знаете, Саша, чего я не люблю больше всего в нашем деле?.. — поморщился Яков, возвращая бинокль командиру.

— Какие-нибудь несвоевременные дилеммы вроде этой, — проворчал Саша.

— Вы читаете мои мысли, — Войткевич скептически ощупал подсумок для магазинов на поясе. Все шесть гнёзд были заполнены железными пеналами, но даже с неторопкой скорострельностью «MP» это было ненадолго. — Как будто нельзя было начать избиение с предателей родины, чтобы я мог с чистой совестью продефилировать мимо…

Он имел в виду толпу в полсотни персонажей, узнаваемых чуть большей выправкой и ухоженностью, если за таковую можно счесть списанное обмундирование вермахта без знаков различия — «добровольных помощников», Hilfswillige. Закономерно узнаваемых и чуть большей самонадеянностью. Они, в привычном ожидании команды, толкались, пытаясь согреться в промозглом сумраке утра, курили на противоположном краю карьера, отведённые от него достаточно далеко, — чтобы не видеть предстоящей расправы с соотечественниками.