Грех бессмертия - Роберт МакКаммон

Эван поднялся с кресла. Казалось, что внутри него разверзлась пропасть, где-то между душой и физическим телом; и в этой холодной тьме закипал ужас, готовый вот-вот вырваться наружу и вылиться изо рта, подобно желчи. Он двинулся к двери.

Блэкбурн встал.

— Вы ведь не собираетесь уходить, не так ли? Мне кажется, что в бутылке «Бунз Фарм» еще осталось невыпитой большая часть.

— Мне надо идти, — сказал Эван и уже положил руку на ручку двери.

— Знаете, я все еще не понимаю, что происходит, — сказал Блэкбурн. Вы так и не хотите мне ничего сказать?

— Что происходило с мальчиками-младенцами? — спросил его Эван. Конечно же, у некоторых амазонок рождались мальчики.

— Конечно. — Блэкбурн вытащил изо рта трубку и внимательно посмотрел в лицо Эвана, не будучи точно уверенным, что именно он там видит. — С этим нельзя было ничего сделать. Амазонки сохраняли в живых некоторых мужчин, чтобы позже использовать для размножения. Большинство младенцев мужского пола они убивали. Почему вы так интересуетесь цивилизацией амазонок? Мне хотелось бы знать.

— Когда-нибудь я вам это расскажу. А сейчас давайте все спишем на любопытство. — Эван открыл дверь; удушливая жара поджидала за ней, чтобы заключить его в свои объятия. Геркулес тявкнул один раз, второй, и Кристи положила на него ладонь, чтобы успокоить. — Спасибо за то, что приняли меня, — сказал Эван. — И спасибо за вино.

— Привозите с собой в следующий раз миссис Рейд, — сказала Кристи.

— Хорошо, привезу. Доброй ночи.

— Доброй ночи, — ответил Блэкбурн.

Эван поехал по направлению к Вифанииному Греху, его сознание усиленно работало, пытаясь уйти в сторону от ужасной правды, но снова и снова возвращаясь обратно, потому что другого выхода из лабиринта не существовало.

А в доме Рейдов на Мак-Клейн-террас в темноте двигалась тварь: она спустилась по лестнице, прошла через кабинет по направлению к кухне. Туда, где хранились ножи. В этих комнатах она ощутила вонючий запах мужчины; мужчины, с которым жила эта жалкая слабая женщина по имени Кэй, с которым она спала и позволяла ему притрагиваться к своему телу. Ребенок, девочка, спит наверху. Одеяло подложено под дверь, чтобы она прочно закрывалась и приглушила звуки. Тварь проскользнула на кухню, ее чувства звенели от напряжения. Она почти что видела в темноте. Почти что. На столе рядом с раковиной стояли стаканы и тарелки, сложенные стопкой. Рука протянулась мимо них, скинув большую часть посуды на пол. Она открыла дверцу буфета, выдвигая наружу полки, выдергивая и рассыпая их содержимое. И скоро нашла то, что искала: большой нож с огромным лезвием, едва ли когда-нибудь использовавшийся. Лезвие было таким острым, что кровь закапала из проверяющего его пальца.

В темноте тварь поджидала, когда мужчина вернется домой, а в это время жизнерадостные желтенькие кухонные часы показывали, что ровно три минуты назад наступил август.

Из темноты медленно материализовались призрачные тени. Фары тускло отсвечивали в окнах, пробуждая приземистых, безымянных и злобных существ с тяжелыми веками, которые праздно залегли на своих ревниво оберегаемых квадратных участках газона. Проезжая мимо этих домов, Эван вовсе не был убежден, что глаза этих тварей за своими деревянными и кирпичными стенами не следили. В зеркальце заднего вида отражался полуночный мрак, поглотивший Вифаниин Грех.

Он включил радиоприемник, поискал работающие станции: рок-музыка; нарастающий и снова затухающий до полной тишины рев Майка Джегера; нежная фортепьянная мелодия «Лунная речка»; задыхающийся женский голос, рассказывающий о событиях в Джонстауне у «Джимми и К»; треск и вой статического электричества из реального мира, лежащего за границами деревни. — Боже милосердный, — неожиданно произнес Эван: внутри него нарастала неуверенность, словно он стоял на полу, который едва ли мог выдержать лишний вес. Он провел рукой по лицу. Боже милосердный, о Иисус, о Господь на небесах. Страх и неверие терзали его, почти раздирая на куски. Темные улицы Вифанииного Греха. Темные дома Вифанииного Греха. Темный лес Вифанииного Греха. Все границы между ними превратились в один великий мрак, бьющийся об окна микроавтобуса и пытающийся дотянуться до него.

Когда он достиг безмолвной Мак-Клейн-террас, ужас всем своим полным весом навалился на его спину словно какой-то огромный источающий яд паук. Ужас от понимания того, что он, Кэй и Лори попали в гнездо какого-то нечестивого и кровожадного культа почитания амазонок. Он свернул в проезд к своему дому, остановил машину, выключил фары и радиоприемник и в течение нескольких минут сидел неподвижно, собираясь с мыслями, насколько это было возможно в удушливой жаре. Не об этом ли предупреждали его предчувствия с того самого дня, когда они сюда приехали? О том, что зло в Вифаниином Грехе сконцентрировано вокруг музея с его останками давно погибшей Темискрии? Или чем-то еще более немыслимо ужасном, ожидающем впереди? Он вдруг вздрогнул и почувствовал, как теряет контроль над своим сознанием. Я что, схожу с ума? — спросил он себя. Нет, со мной все в порядке. Со мной все в порядке. Но мне надо увезти отсюда Кэй и Лори. И сделать это очень осторожно.

Он выключил зажигание и вышел из машины.

Эван отпер входную дверь, вошел в дом и включил свет в прихожей. Тени отпрыгнули от него прочь. Найдется ли что-нибудь выпить? Да. В холодильнике должно быть пиво. По пути на кухню он включил свет в гостиной, остановился, сделал еще шаг, словно марионетка, которую тянет за веревочку когтистая лапа. Его ботинки захрустели на осколках разбитого стекла и тарелок. Он потянулся к выключателю, затем уронил руку; его сердце начало биться сильнее, и холодная петля неопределенности начала затягиваться на горле. Что, Кэй вставала после того, как он ушел, и здесь, на кухне с ней произошел несчастный случай? Он стоял спиной к двери кладовой и разглядывал валявшиеся кругом осколки.

Не могли ли эти тарелки упасть со стола сами по себе? В доме было так тихо, так спокойно. Но то была не тишина покоя, а пауза перед событиями, расположенными на медленно разматывающейся нити времени. Эван отбросил ботинком несколько осколков стекла из середины кухни. Затем, забыв о пиве, он снова вернулся в прихожую тем же маршрутом — через гостиную, выключил свет и стал подниматься по лестнице; одна из ступенек заскрипела под его весом.

Спальня была закрыта. Двигаясь в темноте, Эван открыл дверь и проскользнул внутрь.

Очертания стола. Очертания лампы. Очертания кровати. И в кровати очертания тела Кэй под одеялом; она лежала на левом боку, отвернувшись от него. Черные волосы веером раскинулись по подушке. Разбуди ее, — сказал он себе. Разбуди и расскажи ей о своих подозрениях. Забери ее и Лори из этого Богом проклятого места. Разбуди ее немедленно. Сейчас. Сейчас. Он протянул руку к очертанию ее плеча. Нет. Подожди. Она подумает, что ты пьян или бредишь, или в конце концов нити твоего хрупкого душевного здоровья оборвались. К ЧЕРТУ ВСЕ, РАЗБУДИ ЕЕ СЕЙЧАС, ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ ТВОЙ ПОСЛЕДНИЙ ШАНС! Он колебался. Нет. Не сейчас. Утром. Утром я все ей расскажу и, может быть, смогу ее убедить, что нам нужно убираться отсюда.