Годы риса и соли - Ким Стэнли Робинсон

– Она прячется, – сказал Бахрам, и они вскинули на него головы, слегка раздражённые тем, что их отвлекают.

Пока радуга горела ярко, небо под ней было заметно светлее, чем небо над ней; теперь же внутри и снаружи оно стало одинаково сизого цвета.

Радуга покинула мир, и они пошлёпали по двору обратно в дом. Калид продолжал возбуждённо говорить и изучать цифры на дощечке Иванга, то и дело угождая при этом в лужи.

– Так… так… что же. Должен признать, доказательство выглядит не менее логичным, чем у Евклида. Два преломления, два или три отражения, дождь и солнце, наблюдатель – и вот оно! Радуга!

– И сам свет, делимый на гамму цветов, – размышлял Иванг, – вместе исходящих от солнца. Ведь оно такое яркое! И когда свет натыкается на какое бы то ни было препятствие, он отскакивает от него и попадает в глаз, если глаз есть на его пути, и какая-то часть гаммы… хм, как же это работает… Не окажется ли, что все поверхности в мире округлены по-своему, если присмотреться к ним достаточно близко?..

– Удивительно, что вещи не меняют свой цвет, когда мы передвигаемся, – заметил Бахрам, и его спутники замолчали, а потом Калид рассмеялся.

– Ещё одна загадка! Да хранит нас Аллах! Они будут множиться вечно, пока мы не воссоединимся с Богом.

Эта мысль доставила ему неизмеримое удовольствие.

Он обустроил в доме тёмную комнату, заколотив досками и завесив шторами окна, пока там не стало намного темнее, чем у него в кабинете. В восточной стене проделали закрывающиеся ставнями просветы, которые пропускали слабые солнечные лучи, и по утрам он вместе со своими помощниками проводил много времени в этой комнате, снуя туда-сюда и ставя разнообразные опыты. Оставшись доволен результатами одного такого опыта, он пригласил учёных из медресе Шердор засвидетельствовать результаты, ибо его выводы решительно опровергали утверждение Ибн Рушда о том, что белый свет неразделим, а в цвета, производимые призмой, его окрашивает само стекло. Калид на это возражал, что в таком случае свет, дважды преломлённый, и цвет менял бы дважды. Для проверки этой гипотезы, помощники Калида впустили солнечный свет в проём в стене, и на экране в центре комнаты отобразились красочные лучи из первой призмы. Калид открыл отверстие в экране, такое маленькое, что пропускало лишь красный сегмент миниатюрной радуги в плотно занавешенный шкаф, где его тотчас поймала вторая призма, направленная на экран, заранее установленный внутри шкафа.

– Итак, если излом луча сам по себе вызывает изменение цвета, то и красный луч, несомненно, должен измениться при втором преломлении. Однако взгляните: он остался красным. Все цвета остаются неизменными, когда их пропускают через вторую призму.

Он не спеша смещал отверстие от цвета к цвету для наглядной демонстрации. Его гости столпились вокруг шкафа, внимательно изучая результат.

– Что из этого следует? – спросил один.

– В этом вопросе я рассчитываю на вашу помощь – или же задайте его Ивангу, сам я не философ – однако я, думаю, это доказывает, что изменение цвета вызвано не преломлением как таковым. Я думаю, солнечный свет – белый свет, если хотите, или общий свет, или просто свет – состоит из отдельных цветов, перемещающихся вместе.

Наблюдатели закивали. Калид приказал отпереть комнату, и они, щурясь на солнце, отправились пить кофе с пирожными.

– Это очень интересно, – сказал Захар, один из старших математиков Шердора. – Проливает, так сказать, свет на многое. Но что, как вы думаете, это говорит нам о природе света? Что такое свет?

Калид пожал плечами.

– Одному Богу ведомо, а людям – нет. Я только знаю, что нам удалось, так сказать, прояснить отчасти поведение света. И это поведение имеет геометрический аспект. Оно, судя по всему, подчиняется числам. Как и многое другое в этом мире. Аллах любит математику, как ты сам неоднократно говорил, Захар. Что же до вещества, из которого состоит свет, – вот где загадка! Он движется быстро, но неизвестно, насколько быстро; неплохо было бы выяснить. Свет жарок, что мы знаем по солнцу, и он распространяется в пустоте, если и существует в этом мире такая вещь, как пустота, тогда как звук – нет. Возможно, правы индусы, и существует стихия, помимо земли, огня, воздуха и воды, – эфир, столь эфемерный, что не виден глазу, – который наполняет вселенную до краёв и является проводником движения. Возможно, это маленькие тельца, отскакивающие от любой поверхности, как от зеркала, но более опосредованно. И в зависимости от того, куда он попадает, глаз видит отражение определённого цвета. Как знать, – он пожал плечами. – Загадка.

Опыты с радугой вызвали немало дискуссий и споров среди медресе, и Калид за этот период научился никогда не выносить излишне категоричных суждений и не лезть на территорию богословов, говоря о воле Аллаха или любом другом аспекте природы реальности. Он только повторял: «Аллах дал нам разум, чтобы мы могли постичь величие его дел», или: «Мир подчинён законам математики. Аллах любит числа, и комаров по весне, и красоту».

Учёные уходили заинтригованные или раздражённые, но, во всяком случае, охваченные философским брожением. Медресе и на площади Регистан, и в других уголках города, и даже в старой обсерватории Улугбека гудели от новой моды на демонстрации различных физических явлений, и мастерская Калида не единственная располагала необходимым оборудованием, чтобы соорудить новые, ещё более сложные аппараты и устройства. Так, математики из медресе Шердор вызвали всеобщий интерес диковинной ртутной шкалой, крайне простой в изготовлении: в чашу с ртутью вертикально помещали узкую трубку ртути, запечатанную сверху, но не снизу. Ртуть в трубке падала на некоторое расстояние, создавая ещё одну загадочную пустоту в верхней части трубки, но нижняя часть трубки оставалась заполненной столбиком ртути. Шердорские математики утверждали, что вес мирового воздуха давит на ртуть в чаше, не позволяя ртути из цилиндра вытечь в чашу полностью. Другие же придерживались мнения, что дело в нежелании пустоты в верхней части трубки увеличиваться. Следуя совету Иванга, они принесли устройство на вершину Снежной горы Зеравшанского хребта, и все увидели, как уровень ртути в трубке упал – по той, вероятно, причине, что там, на высоте двух или трёх тысяч ладоней над городом, воздух давил с меньшей силой. Это подкрепило прежние утверждения Калида о том, что воздух давит на них, и опровергло слова Аристотеля, Аль-Фараби и других аристотелевых арабов, которые говорили, что четыре стихии предпочитают находиться на своих местах на высоте и на земле. Это заявление Калид открыто высмеивал, по крайней мере за закрытыми дверями.

– Как будто камни или ветер могут выбирать, где им быть, как это делает человек. Всё это не более чем пустая риторика. «Объекты падают, потому что стремятся упасть», как будто у них могут быть стремления. Объекты падают, потому что падают, вот что на самом деле это значит. И хорошо, и пусть, никто не знает, почему что-то падает, уж точно не я, это великая загадка. Все кажущиеся явления выглядят загадкой на расстоянии. Но нужно для начала это озвучить, нужно назвать загадку загадкой и исходить из этого, проводить опыты, наблюдать, а затем только решать, приблизило ли нас это к разгадке, как или почему.