Шахта - Михаил Балбачан

Федор Иванович поднатужился и, всхлипывая, повернулся на бок, затем – на спину. Осмотрелся. Каменная плита нависала над всем его телом. Ноги от колен свисали в щель, но и там упирались в твердое. За головой тоже был камень. Он лежал в тесном каменном гробу, почти как настоящем, но гораздо менее удобном. Свет фонаря вроде бы начал слабеть, он потушил его. В темноте боль сделалась сильнее, и ему показалось, что верхняя плита опускается. Непослушными пальцами повернул скользкий лимб и вновь зажег фонарь. В смысле яркости все было нормально. «Может, контакт плохой был?» Верхняя плита косо уходила во все стороны и, без сомнения, лежала неколебимо. Он примостил под голову подвернувшийся чурбачок. Так болело меньше, особенно если не шевелиться. Из соображений экономии опять выключил фонарь. «Дело дрянь. До нижнего штрека слишком далеко, до верхнего – еще дальше. А может, они и не будут особо упираться. Неизвестно еще, что там со штреком. Начнут, сразу ребят найдут… Они же погибли все. Без вопросов. Решат, что и я. Воздух, между прочим, не затхлый! Вроде даже сквознячком тянет. А вдруг? Нет, быть того не может!» Тишины вокруг уже не было, обострившийся слух Клименко улавливал множество разнообразных звуков. Сипел, выходя из трещин, газ. Потрескивали зажатые меж глыбами стойки, снизу что-то непрерывно рокотало. Лежать было очень тоскливо. Всякие нехорошие мысли лезли в голову. Федор Иванович принялся думать вслух, так было веселее:

– Господи, чего ж теперь со мной будет? Умру ведь я тут, – пожаловался он. Динь-динь-динь – донеслось снизу.

– Так это ж электровоз звенит на штреке! Цел, значит, штрек-то! А между прочим, сквознячок оттуда. Может, там и завала никакого нет, а я лежу тут как дурак, прохлаждаюсь!

Он завертелся на своем твердом ложе, мелкие камни посыпались на его сапоги, и вдруг обе ноги сдавило, как тисками. От адской боли Федор Иванович истошно заорал, отчаянно дернулся, подтянул ноги, и оказалось, что и тиски, и боль были только в его воображении. Он захохотал, поперхнулся и беззвучно, мучительно, из-за спазм в животе, заплакал. «Я так свихнусь». Мысль эта почему-то успокоила его. «Никто меня не спасет. И хорошо. И плевать». Разные события, и недавние, и уже очень далекие, осветились, как на киноэкране, в его голове. Самые мелкие моменты прошедшей жизни казались теперь чрезвычайно интересными, просто замечательными. Были, конечно, и дурные воспоминания, он попытался их отогнать, а память, как назло, подсунула такое, что опять стало больно и страшно. Федор Иванович принялся обсуждать сам с собой, как бы на два голоса, почему все тогда так получилось и что нужно было сделать, а чего, наоборот, делать ни в коем случае не следовало. Один голос был за него, а другой – против. Он не сразу понял, что был еще и третий, совсем слабый голос, повторявший:

– Кли-ме-ен-ко-о-о! Кли-и-мен-ко-о!

«Это меня. Я – Клименко. Значит, ищут меня?» От радости он больно ударился теменем. Каски на нем почему-то не было.

– Сюда! Я здесь! Здесь! Помогите! Я – Клименко! Помогите! – кричал Федор Иванович, пока совсем не осип. А далекий голос пропал, будто его и не было. «Никто меня не услышал. Конечно! Покричали чуток для очистки совести и ушли. Да и кричали ли на самом деле?» Теперь он в этом сомневался. Всё же, отдохнув немного, закричал опять, но звук собственного голоса в тесном склепе так напугал его, что пришлось замолчать. Он задремал. Просыпаясь, время от времени Федор Иванович зажигал фонарь и кричал, но с каждым разом уставал все быстрее. На самом деле он не ждал уже ничего, ни во что не верил.

Начальник горноспасательной станции Куроедов проводил плановое теоретическое занятие с бойцами. Когда зазвонил телефон, он как раз объяснял им схему изолирующего респиратора. Конечно, бойцы, все до единого, были старше и опытнее его и распрекрасно сами знали, как устроен респиратор, но служба есть служба. Пока начальник монотонно бубнил давно затверженный текст, подчиненные отдыхали, умудряясь сохранять внешне заинтересованный вид. Некоторые, казалось, даже отмечали что-то в тетрадках. Тут он и зазвонил. Куроедов снял трубку:

– Алло, ГСС на проводе!

– Алексей Петрович?

– Так точно!

– С вами говорит главный инженер шахты номер двадцать три бис, Зощенко. У нас на Южном произошла крупная авария.

Звук в трубке был таким сильным, что приходилось держать ее на отлете. По мере того как бесцветный голос излагал детали происшествия, бойцы сгрудились за спиной начальника.

– Да. Да. Так точно! Сейчас выезжаем.

Куроедов положил трубку и оглядел своих. Семь пар глаз выжидательно смотрели на него.

– Все слышали? Пять минут на сборы. Викеньтьев, заводи свой тарантас, и чтоб на этот раз без подлянок, а то я не посмотрю, что ты мне тесть!

Оглушительный дребезг электрического звонка разнесся из двухэтажного здания станции. Прохожие на улице переглядывались. Этот звук означал одно: где-то случилось что-то страшное.

Через несколько минут их старый пикап уже пылил по проселку. Шестеро спасателей в особых белых робах и касках, со специальными тяжелыми ранцами за плечами, теснились в маленьком кузове. Их начальник, тоже в робе и каске, сидел, само собой, в кабине рядом с шофером. Его широкое красное лицо, оснащенное жесткими соломенными усами, пылало от волнения и духоты. Бисеринки пота выступили на мясистом носу.

Весна в этом году сильно запоздала, молодая зелень едва только начинала пробиваться в бурой степи. Зато бессчетное множество первоцветов россыпью золотых монеток покрывало обочины. Показались ржавые копры двадцать третьей шахты. Колеса на копрах быстро крутились, четко видимые на голубом фоне неба. Спасатели вылезли, вразвалочку двинулись к неказистым надшахтным строениям. Там их ждали. Зощенко, сухопарый, старомодно одетый человек в золотом пенсне, официально представил председателя шахткома Митюхина и начальника аварийного участка Хромова. Парень был очень бледен, аж с прозеленью. Начальника горнотехнического надзора Ивасика представлять, разумеется, не требовалось. Лязгнула калитка клети, и они понеслись вниз.

– Ну как там, что-нибудь выяснили? – спросил Куроедов.

– Ничего, – сухо ответил главный инженер, – страшное дело. Площадь обрушения очень большая, нижний просек и оба погрузочных люка завалены. Верхний штрек обрушен, но пройти там можно. Дальше – огромный провал. Сколько живу, не видел еще такого. Думаю, сейчас нам лучше всего пойти туда. Внизу мы уже начали пробивать лаз по углю.

– Сколько им времени потребуется, как считаете?

– Думаю, трое суток.

– Ускорить никак нельзя? – включился Ивасик.

– Не представляю, как это можно сделать. Впрочем, если вы, так сказать, готовы взять на себя…

– Слышно что-нибудь из завала? – прервал наступившее молчание Куроедов. – Кстати, вы до сих пор не сказали, сколько их там?

– С полчаса назад как будто слышен был стон. А может, и нет, теперь трудно сказать. Сколько там? Бригада рабочих, плюс Клименко, сменный мастер. Всего тринадцать человек.