Моя служба в старой гвардии. Война и мир офицера Семеновского полка. 1905–1917 - Юрий Владимирович Макаров

class="p1">В следующие лагеря 1913 года, последний год правления Новицкого, мы опять заработали себе стрелковый триумф. На состязании всей гвардии полк выбил императорский приз. Приз был большая серебряная братина с уральскими камнями, довольно красивая. При вручении его произошел очень характерный для наших старых порядков казус. Вот где таились Мукдены, Цусимы и всякие наши военные несчастья.

Специально в полк вручать приз царь не приезжал, а предполагалось, что он передаст его полку на Военном поле, проездом туда, куда он в это время собирался ехать. К назначенному часу полк пришел на Военное поле. Оправились, построились, почистились и ждут. В положенное время по дороге из Красного Села показалась вереница автомобилей. Вышел царь. Новицкий командует: «Полк, слушай, на кра-ул!» Музыка гремит «Боже, царя храни». Царь в нашей форме, здоровается и обходит ряды. Сейчас он должен выйти на середину, поблагодарить за службу, поздравить и передать приз. Старый знаменщик Р.А. Чтецов уже приготовился его бережно, обеими руками принять. Как вдруг в царской свите замешательство. Что случилось? Оказалось, что церемонию передачи придется немножко отложить. Дело за сущим пустяком. Приза нет. Забыли захватить. Адъютант помчался за призом в Красное, а царю тем временем предложили осмотреть пулеметную команду, на что он послушно и согласился. Минут через сорок привезли приз, и на этот раз церемония прошла благополучно.

В этом же 1913 году Новицкого от нас взяли и дали ему офицерскую стрелковую школу. Это была маленькая военная академия для пехотных капитанов, аттестованных для дальнейшего продвижения. Назначение на этот пост Новицкого было самое удачное. Там он был, как говорят англичане, «настоящий человек на настоящем месте».

В 1915 году он отправился на войну начальником 18-й пехотной дивизии. А в 1917-м он получил армейский корпус. На войне он себя держал достойно и приносил пользу. Но все-таки главным призванием его было учение и воспитание. В этой области он был непревзойденный артист. И всех он учил и воспитывал одинаково хорошо. И юношей культурных – юнкеров, и юношей малокультурных – чинов российского воинства, и уже давно не юношей, а капитанов своей Ораниенбаумской «академии».

В Белой армии Новицкий не служил. Гражданская война была совершенно не в его характере.

Интересно то, что стрелковая слава Новицкого распространилась так далеко, что, когда он очутился в эмиграции в Югославии, тамошний военный министр предложил ему организовать для сербских офицеров стрелковую школу, по образцу старой нашей. И с присущей ему добросовестностью Новицкий этим занялся.

Умер он в 1931 году в сербском госпитале.

Внутренняя жизнь, собрание, порядки

Во внутренней полковой жизни, то есть во всем том, что не касалось строевой службы, общество офицеров управлялось самостоятельно. По традиции так же, как водилось на военных кораблях, командир во внутреннюю офицерскую жизнь не вмешивался, особенно если он был не из «своих». На кораблях председателем кают-компании был старший офицер, хозяин корабля. У нас эту должность занимал старший полковник, председатель общего собрания и «суда чести». Это был главный полковой авторитет по всем делам, не касающимся службы.

Если офицер проштрафился в чем-нибудь легком, старший полковник мог сделать ему легкое «наддрание», отозвав его в сторону тут же в собрании. Если дело было более серьезное, он мог потребовать офицера к себе на квартиру. В зависимости от важности разговора и характера полученного приглашения, к старшему полковнику нужно было являться или в сюртуке при шашке с фуражкой и надетой левой перчаткой, или в обыкновенной форме. Неуютно себя чувствовавшего офицера принимали в кабинете, или стоя, или сажали. И всегда как-то выходило, что во время этого разговора за закрытой дверью в соседней гостиной маленькие дочки полковника играли упражнения на рояле.

Старший полковник не выбирался. Это был старший из штаб-офицеров в полку, часто уже не командовавший батальоном. Так как производство в полковники велось по дивизии, то бывали годы, когда их был сверхкомплект. Был один такой период, когда у нас в полку было восемь полковников. При таких порядках в старших полковниках можно было сидеть три-четыре года, – как сидели у нас Баранов и Левстрем, показавшие на этой должности высокий класс, – или несколько месяцев. Когда старший полковник уходил в отставку, что случалось редко, или получал армейский полк, если его любили, ему устраивали грандиозные проводы.

Теперь, по какого рода делам можно было иметь удовольствие беседы со старшим полковником? По самым разнообразным. Замечено, например, что офицер неряшливо одевается. Одеваться с иголочки отнюдь не требовалось, но ниже известной нормы тоже не рекомендовалось. В публичном месте или на улице офицер был замечен в обществе явно неподходящей особы. Подчеркиваю: явно. Некоторые офицеры были членами первых четырех петербургских клубов: Яхт-клуба, Нового клуба, Английского и Сельскохозяйственного. Если бы стало известно, что офицер ведет там крупную игру, старший полковник мог бы призвать его за это к порядку. Времена «Пиковой дамы» и нашего однополчанина Долохова давно прошли и быльем поросли. В те времена даже гвардейские офицеры не стеснялись играть «наверняка». «Пехотный капитан удивительно штоссы срезывает», – жаловался И.А. Хлестаков. Между прочим, в те времена и тем же самым занимались и английские гвардейцы, см. роман Теккерея «Ярмарка тщеславия». В наше время азартные игры офицерам были строжайше запрещены, а о том, чтобы применять в этом деле «искусство», никто никогда и не слыхивал.

За «неприличные гвардии офицеру поступки» таковой мог быть переведен в армию. В прежнее время это делалось в наказание и по приказу начальства. В наше время старший полковник, посоветовавшись с другими полковниками и доложив об этом командиру полка, мог предложить офицеру подать рапорт о переводе в любой армейский полк, по желанию и с самой приятной стоянкой. Устраивалось это через Главный штаб, где у всех полков были свои люди.

Помню два таких забавных случая перевода по домашним и по климатическим обстоятельствам. Один имел место в Преображенском полку, другой у нас. В 1905 году из Павловского училища в Преображенский полк вышли трое: Елагин, Квашнин-Самарин и Граве. Николая Граве я знал с десятилетнего возраста. Был он довольно способный и шустрый мальчик, но совершенно без царя в голове, что называется, шалый, и если находил на него стих, то способен был выкидывать штуки самые невероятные. И даже не в пьяном виде, он почти ничего не пил, а так, за здорово живешь… В то время служил в Преображенском полку капитан граф Литке, один из «столпов» своего полка, довольно холодный и высокомерный мужчина, безукоризненных манер, державший молодежь на расстоянии. Между прочим, во главе своего батальона он