Разгадай мою смерть - Розамунд Лаптон

— Можно прийти к вам еще раз?

— Я буду работать в следующий вторник. Хозяева уходят в восемь. Если хотите, приходите.

— Спасибо, я…

Хэтти, державшая на руках мальчугана, приложила палец к губам, оберегая уши ребенка от взрослых разговоров.

— При первой встрече мне показалось, что у Хэтти нет ничего общего с Тесс или Касей, — рассказываю я. — Отличалось все: возраст, национальность, занятие. Однако, заметив ее дешевую одежду, я поняла, что, помимо участия в эксперименте, всех троих объединяет еще кое-что: бедность.

— Вы сочли это обстоятельство важным? — спрашивает мистер Райт.

— Я подумала, что женщин, находящихся в стесненном положении, легче прельстить вознаграждением или подкупить. Кроме того, учитывая, что муж Хэтти жил на Филиппинах, все трое фактически были одиночками.

— А как же бойфренд Каси, Майкл Фланаган?

— Когда Кася согласилась участвовать в эксперименте, он уже бросил ее, а когда вернулся, они провели вместе всего несколько недель. Человек, стоявший за аферой, умышленно выбирал незамужних, в расчете на то, что о них некому позаботиться и никто не будет проявлять чрезмерного любопытства. Можно сказать, он пользовался их уязвимостью.

Мистер Райт хочет ободрить меня, но я не намерена отклоняться от темы и искать себе оправданий, поэтому решительно продолжаю:

— В телерепортажах и на фотографиях, которые я видела в клинике «Хром-Мед», вместе с младенцами в кадре практически всегда были не только счастливые мамочки, но и отцы. У меня возникло подозрение, что матерей-одиночек набирали исключительно из больницы Святой Анны, что только там творилось что-то непонятное.

Хэтти аккуратно усадила светловолосого малыша в коляску, туда же положила бутылочку с питьем и плюшевого мишку, затем установила охранную сигнализацию и взяла ключи. Я все еще пыталась найти признаки того, что где-то наверху находится новорожденный младенец, однако не заметила ни пеленок с подгузниками, ни «радионяни», как не услышала и детского плача. Хэтти упорно молчала. Теперь, когда она собралась уходить, мне стало ясно, что в доме больше никого нет. Уже у самого порога я собралась с духом, чтобы задать жестокий вопрос:

— А… ваш ребенок?..

— Умер, — тихо, чтобы не услышал мальчуган, промолвила Хэтти.

В обеденный перерыв у мистера Райта вновь назначено деловое свидание, и я выхожу прогуляться. Парк омыт вчерашним дождем, сверкает мокрая трава, крокусы — будто россыпь драгоценных камней. Лучше я поговорю с тобой здесь, где цвета поражают яркостью, даже когда солнце прячется за тучу.

Хэтти сообщила тебе, что ее ребенок умер после экстренного кесарева сечения, но говорила ли она, что наряду с этим ей сделали гистерэктомию, то есть удалили матку? Не знаю, что подумают посетители парка, глядя, как у меня по щекам текут слезы, — наверное, решат, что я немного не в себе. Сперва же при словах Хэтти я не то что не заплакала, но даже не посочувствовала ей, полностью уйдя мыслями в составление логической цепочки.

Я возвращаюсь в кабинет мистера Райта и продолжаю давать показания — излагаю сухие факты, лишенные эмоциональной окраски.

— По словам Хэтти, причиной смерти ее ребенка стало заболевание сердца. Ксавье умер от проблем с почками. Я не сомневалась, что гибель обоих младенцев не случайна и каким-то образом связана с экспериментальным лечением, которое проводилось в больнице Святой Анны.

— Вы догадывались о возможном характере этой связи?

— Нет. Я не понимала, в чем дело. Сперва я выстроила вполне правдоподобную теорию, согласно которой эксперимент ставился на здоровых детях и был сплошной аферой, затеянной ради прибыли, но теперь выяснилось, что двое младенцев умерли, и моя версия рассыпалась.

Миссис Влюбленная Секретарша приносит мистеру Райту антигистаминное средство. Ошибочно решив, что мои глаза тоже покраснели от аллергии, она спрашивает, не нужна ли таблетка и мне. Я понимаю, что была к ней несправедлива, и даже не из-за этой попытки проявить заботу; просто я с самого начала не совсем верно истолковала причину, по которой она поспешила убрать нарциссы. Секретарша удаляется, и мы продолжаем.

— Я позвонила профессору Розену. Поскольку он еще не вернулся из лекционного тура, я оставила сообщение на мобильном, в котором спрашивала, что, черт возьми, происходит.

Я предположила, что профессор специально выставлял напоказ свою гордость по поводу приглашения в лучшие университеты США, пытаясь тем самым отвлечь внимание от своих истинных целей. Может, он нарочно улетел в Штаты, опасаясь, что вскроются неприглядные факты?

— В полицию вы больше не обращались? — задает вопрос мистер Райт, глядя на распечатку моих телефонных звонков. На этом этапе номер полицейского участка в ней отсутствует.

— Нет. Инспектор Хейнз и без того считал меня истеричкой, в чем, собственно, по большей части я была виновата сама. Прежде чем идти в полицию, мне требовалось найти «серьезные аргументы в противовес».

Бедная Кристина! Заканчивая свое письмо-соболезнование положенным «Если чем-то смогу быть полезна…», она не подозревала, что я дважды поймаю ее на слове. Я позвонила ей на мобильный и рассказала о ребенке Хэтти. Кристина была на работе и отвечала по-деловому четко.

— Протокол вскрытия есть?

— Нет. Хэтти сказала, что не стала его забирать.

На другом конце линии послышался короткий звук. Поговорив с кем-то, Кристина устало сообщила мне, что перезвонит вечером, когда освободится с дежурства.

Ожидая ее звонка, я решила навестить маму. Было двенадцатое марта, и я знала, что в этот день ей всегда тяжело.

В день рождения Лео я обязательно звонила маме и присылала букет цветов — проявляла заботу на расстоянии. И всегда запасалась поводом для окончания разговора — совещание у шефа, вызов по конференц-связи, — барьером против возможного эмоционального выплеска. Тем не менее выплесков не происходило, оставалась лишь легкая неловкость по мере того, как сдерживаемые чувства ослабевали и рассеивались, словно шум в трубке во время трансатлантического звонка.

Открытку для Лео я приготовила раньше, а возле станции метро «Ливерпуль-стрит» купила для тебя букет пронзительно-синих васильков. Пока продавщица заворачивала цветы, я вспомнила, что Кася просила меня положить их на месте твоей гибели, в парковом туалете. Она сама так и сделала, уже давно. Кася почему-то проявляла особую настойчивость в этом вопросе и верила, что маме подобный жест тоже принесет утешение. Тем не менее я знала, что мама находит этот модный в последнее время способ выражения горя — цветочные «алтари» возле пешеходных переходов, под уличными фонарями и на обочинах шоссе — странным и неприятным. Цветы следует приносить туда, где человек похоронен, а не туда, где умер. Кроме того, я поклялась приложить все усилия, чтобы мама никогда не увидела проклятый общественный туалет, да и себе дала зарок не приближаться к этому месту. В общем, я сказала Касе, что лучше уж посажу красивые цветы в твоем садике, стану заботиться о них и радоваться росту, а еще, как и мама, принесу букет на твою могилу.