Разгадай мою смерть - Розамунд Лаптон

Сержант Финборо проводил меня к выходу.

— Он совершенно не слушал, — устало произнесла я в дверях.

Детектив чувствовал себя неловко.

— Это все из-за ваших обвинений в адрес Эмилио Коди и Саймона Гринли.

— Вы тоже считаете, что я поднимала ложную тревогу? Слишком часто кричала: «Волки, волки!» — так?

— И слишком громко, — улыбнулся сержант Финборо. — Вдобавок Эмилио Коди накатал на вас жалобу. А Саймон Гринли — тот вообще сын министра.

— Но ведь нестыковки видны невооруженным глазом. Неужели ваш босс их не замечает?

— После того как он сделал вывод на основе реальных фактов, переубедить его очень сложно. Разве что в противовес найдутся более серьезные аргументы.

Порядочный человек и хороший работник, сержант Финборо не позволял себе открыто критиковать руководство.

— А как думаете вы?

Помолчав, он ответил:

— Экспертиза ножа показала, что он абсолютно новый и ни разу не использовался прежде.

— Моя сестра не могла купить такой дорогой нож.

— Согласен, учитывая, что у нее не было даже чайника или тостера.

Значит, когда детектив приходил поговорить по поводу протокола вскрытия, он обратил на это внимание. То есть заглянул не просто из сочувствия, как мне показалось. Все-таки в первую очередь он был профессионалом. Я набралась мужества и спросила:

— Вы верите в то, что Тесс убили?

На некоторое время между нами опять повисла пауза.

— Для меня это пока под вопросом.

— Вы намерены отыскать ответ на этот вопрос?

— Постараюсь. К сожалению, большего обещать не могу.

Мистер Райт — весь внимание: корпус чуть наклонен вперед, в глазах живой интерес; он непосредственный участник моего рассказа. Как редко в наше время встретишь человека, по-настоящему умеющего выслушать собеседника.

— Из полицейского участка я отправилась к Касе. Я должна была убедить ее и Митча пройти тест на носительство муковисцидоза. Если хотя бы у одного из них результат окажется отрицательным, стоит подключать к делу полицию.

Со времени моего последнего визита облезлая гостиная Каси еще больше отсырела. Слабенький электрообогреватель не справлялся с влагой, сочащейся сквозь стены. Из щелей дуло, тонкая ткань индийского пледа, служившего занавеской, трепыхалась на сквозняке. В прошлый раз я видела Касю три недели назад, теперь она уже была на девятом месяце.

— Беатрис, я не понимаю, — растерянно произнесла она.

И вновь мне резануло слух обращение по имени — на этот раз я малодушно предпочла бы сохранить дистанцию, так как пришла с плохими новостями. Выбрав самый сухой и формальный тон, я объяснила:

— Чтобы родился ребенок, больной муковисцидозом, ген должен присутствовать у обоих родителей.

— Да, мне говорят в клинике.

— У отца Ксавье ген заболевания не выявлен. Ксавье не болел муковисцидозом.

— Ксавье не болеть?

— Нет.

Из ванной вышел Митч. Наверное, подслушивал.

— Да она, на хрен, просто врала насчет своих приятелей по койке.

Его лицо, отмытое от штукатурной пыли, было очень красивым, хотя контраст между изящными контурами лица и мускулистым телом, сплошь покрытым татуировками, почему-то казался угрожающим.

— Моя сестра не страдала комплексами в плане секса, — ответила я. — Если бы она спала с кем-то еще, то откровенно сказала бы мне об этом. Ей незачем было врать. Я действительно считаю, что тебе нужно пройти тест, Митч.

Зря я назвала его по имени. Я хотела, чтобы это прозвучало дружелюбно, а вышло, как будто школьная учительница обращается к первокласснику. Во взгляде Каси по-прежнему сквозило недоумение.

— Я имею ген муковисцидоза. Мой тест положительный.

— Допустим, но, возможно, тест Митча покажет отрицательный результат и выяснится, что ген заболевания у него отсутствует, и…

— Ага, как же, — язвительно перебил он. — Все доктора ошибаются, а ты одна права. — Митч посмотрел на меня с ненавистью. Может, и вправду ненавидел. — Твоя сестрица наврала насчет отца ребенка! Да и кто бы осудил девчонку, если ты постоянно допекала ее, заносчивая сучка!

Мне хотелось надеяться, что Митч проявляет словесную агрессию ради Каси, пытается убедить ее, что твой малыш был болен, так же как и его ребенок до проведения эксперимента, что лечение не жульничество. Доказать это можно было одним способом: выставить тебя обманщицей, а меня — надменной стервой, однако Митч слишком открыто наслаждался собственной грубостью, поэтому едва ли действовал из добрых побуждений.

— Хочешь правду? Твоя сестрица трахалась со всеми подряд и сама не знала, от кого залетела!

— Нет. Тесс не быть такая, — тихо, но решительно произнесла Кася.

Я вспомнила простую верность, с которой она назвала тебя подругой. Митч набычился, но Касю это не испугало.

— Беатрис говорит правда.

Произнося эти слова, она встала и рефлекторно заняла оборонительную позицию. По инстинктивному движению Каси я догадалась, что Митч ее бьет.

Тяжелая тишина в комнате смешалась с сырым дыханием стен. Хоть бы кто-нибудь нарушил молчание! Лучше жаркий словесный бой сейчас, нежели физическое насилие потом. Кася махнула мне, показывая на дверь, я вышла вместе с ней.

Мы молча спустились по крутым и грязным бетонным ступенькам. Проводив меня, она повернулась, чтобы уйти, но я взяла ее за руку.

— Переезжай ко мне.

Кася отвела глаза, свободная рука коснулась живота.

— Я не могу.

— Пожалуйста.

Я испугалась самой себя. Максимум, на что я была способна прежде, — подписать чек на благотворительность, а теперь вдруг приглашаю переехать к себе почти незнакомую женщину и очень рассчитываю на ее согласие. Я испугалась собственных эмоций. Кася развернулась и пошла вверх по замызганной лестнице в сырую холодную квартиру — назад, к неизбежности.

Говорила ли тебе Кася, за что любит Митча? Наверняка говорила, ведь она не из тех девушек, которые ложатся в постель без любви. Если обручальное кольцо Уильяма свидетельствовало о том, что он уже кому-то принадлежит, то миниатюрный золотой крестик на шее Каси не имел ничего общего с обетами, а служил знаком, запрещающим переступать границы всякому, кто не питает к владелице любви и нежности. Меня бесило, что Митч не обращал внимания на этот знак, грубо его игнорировал.

Вскоре после полуночи раздался звонок в дверь. Я побежала открывать, надеясь, что это Кася. Прежде всего в глаза мне бросился не ее вульгарный наряд или пережженные волосы, а кровоподтеки на лице и руках.

В ту первую ночь нам пришлось спать в одной кровати. Кася храпела, как паровоз. Да, ты говорила, что беременные часто храпят. Мне нравились эти богатырские раскаты. Сколько ночей я провела без сна, слушая свое горе, когда единственными звуками в квартире были мои сдавленные рыдания в подушку и ритмичный стук безмолвно кричащего сердца. Касин храп, такой обычный, житейский и невинный, успокаивал своей назойливостью. Этой ночью я впервые после твоей смерти заснула крепким сном.