Слава, любовь и скандалы - Джудит Крэнц

— Тедди, повернись ко мне спиной, пожалуйста, я снимаю платье.

«Я хочу, чтобы его рот таял под моими губами. Я хочу, чтобы его губы смеялись под моими поцелуями. Я хочу молить его о поцелуях, я хочу, чтобы он умолял меня поцеловать его».

— Черт побери, Тедди! — Билл был скорее удивлен, чем раздражен. Девушка никогда не нуждалась в его указаниях.

— Твой фотограф беспокоится, — спокойно констатировал Мистраль.

— Его настроение меня не интересует.

— Но он не успокоится, пока не получит те снимки, которые ему нужны.

— Вы правы.

— И чем скорее он закончит, тем скорее мы сможем поговорить.

— А о чем мы будем говорить?

— Тедди! Ради всего святого! Ты же знаешь, что я не могу снимать, если у тебя шевелятся губы! — вмешался разъяренный Билл.

— Так о чем же мы будем говорить? — повторила она.

— О нашей жизни.

— Завтра я лечу в Нью-Йорк.

— Неужели?

— Вы же знаете, что это правда.

— Послушайте, ребята… То есть я хотел сказать, месье Мистраль, это не годится. Почему бы вам обоим не подойти к столу. Вы можете показать Тедди вашу палитру? — Билл старался не показать своего гнева. А зол он был безумно, уж будьте уверены.

— Где мы можем поговорить? — спросила Тедди Мистраля.

— В Авиньоне, в ресторане «Иели» в восемь тридцать, сегодня вечером, договорились?

— Да. — Тедди улыбнулась Биллу, и он потом всю жизнь жалел, что не сфотографировал ее в тот момент.

Она начала двигаться, как хорошо обученное животное, принимая необходимые позы, чуть наклонив голову, чтобы иметь возможность смотреть на Мистраля, не встречаясь с ним взглядом. Если бы она заглянула ему в глаза, то ноги просто перестали бы держать ее.

Эти годы, думала Тедди, потрачены были на мечты, на поиски счастья, на разочарования, и все только ради этого дня, этой минуты, этой встречи. Мужчины, промелькнувшие в ее жизни до Мистраля, ничего уже не значили для нее. И никогда уже не будут значить.

Как только Тедди пришла в себя? Билл очень быстро отснял все необходимое. Кейт, вернувшаяся из Фелиса как раз к окончанию съемки, пригласила всю группу остаться на ленч. Но Мариетта вынуждена была отказаться. Ей хотелось успеть на дневной поезд в Париж.

— Ты уже собрала вещи? — Берри через плечо обратилась к лежащей на постели Тедди. Стены, обитые бледно-желтой тканью с крошечными цветочками в провансальском стиле, придавали их номеру почти домашний уют.

— Я остаюсь.

— Прошу тебя, Тедди, перестань шутить. Ты же знаешь, что у меня начисто пропадает чувство юмора, если речь идет о работе.

— Я не поеду с вами.

— Ты видела мой список? У меня на руках все эти чемоданы, а я никак не могу найти список вещей! Кстати, почему ты лежишь и ничего не делаешь?

— Ты меня не слушаешь, Берри. Я остаюсь в Провансе… на какое-то время. Мне здесь очень нравится.

— Но ты не можешь остаться!

— Почему? — Голос Тедди звучал спокойно, но в нем уже появились нотки нетерпения, а на скулах зажглись два красных пятна. Берри с тревогой посмотрела на нее:

— Ты заболела?

— Со мной все в порядке. Считаешь, что это каприз… Разве ты никогда не капризничаешь, Берри?

— Ни в коем случае. Еще лет десять я не смогу позволить себе капризничать. Что ж, оставайся… А вот и список. Господь бог, должно быть, услышал мои молитвы. Вот твой обратный билет, я кладу его на бюро. Ты могла бы раньше предупредить меня, только и всего.

— Я сама ничего не знала раньше. — Голос Тедди звучал мечтательно. — Я пошлю телеграмму в агентство, так что там узнают новость еще до твоего возвращения.

— А что скажет Маги? Ей ведь это не понравится, правда?

— Я думаю, она меня поймет, — медленно ответила Тедди. — У меня такое ощущение, что она поймет меня лучше, чем остальные.

В небольших французских городах лучший ресторан часто отличается полным отсутствием внешней роскоши, словно заявляя о том, что все внимание хозяина и персонала сосредоточено только на отличной еде.

Ресторан «Иели» в Авиньоне занимал просторный прямоугольный зал, отделанный банальными деревянными панелями. Большие столы были накрыты желтыми скатертями без рисунка, натертый паркетный пол сверкал как зеркало. На центральном столике стояло блюдо с огромным копченым окороком в окружении ваз со свежими фруктами, тарелками с жареными лобстерами и вином в плетеных бутылях. И больше никаких украшений, никаких штор на окнах, никаких цветов на столиках.

Мистраль и Тедди сидели за столиком в оконной нише лицом друг к другу, и Тедди думала о том, почему никто не предупредил ее, что любовь с первого взгляда лишит ее способности непринужденно вести беседу. Закаленная тысячами ужинов с малознакомыми мужчинами, она не замечала за собой подобной молчаливости. Они уже так много сказали друг другу при посторонних, защитившись от последствий своих слов их присутствием, что теперь, оказавшись наедине с Жюльеном, Тедди не могла выдавить из себя ничего, кроме банальных замечаний о еде.

Жюльен Мистраль, которому застенчивость представлялась чем-то вроде детской болезни, ни разу не задумавшийся перед тем, как высказать свое мнение, вдруг понял, что стал таким же молчаливым, как и Тедди. «Плачевное зрелище», — иронично заметил он про себя. Ему не терпелось высказать то, что было у него на душе, а вместо этого он возил кусочки мяса по тарелке. Мистраль твердо знал лишь одно — эта женщина должна навсегда остаться в его жизни.

Тедди казалось, что свет от неяркой лампы дрожит точно так же, как дрожат ее руки, когда она делает вид, что ест. Ей вдруг совершенно расхотелось прибегать в привычному для нее арсеналу кокетства. Она жаждала одного: прикоснуться к Мистралю, обнять его. Ей незачем было флиртовать с ним, потому что стадию флирта они миновали, признавшись друг другу, что провели ночь без сна.

С ужином было покончено. Тедди подняла глаза от своего бокала с вином и встретилась взглядом с Мистралем. Одинокая слеза, вызванная тем чувством, о котором Тедди не осмелилась бы заговорить, медленно покатилась по ее щеке. Мистраль подхватил ее кончиком пальца, и их окутала паутина неуверенной, робкой радости. Мистраль наконец смог заговорить:

— На прошлой неделе я не сомневался, что никогда больше не почувствую себя снова молодым. Я посмотрел на небо, которое я всегда так любил. Солнце пробивалось сквозь тонкую пелену облаков, и в этом освещении мне почудилась крайняя безнадежность. Я сказал себе, что старею, как и все люди, и странно полагать, что я неподвластен годам.

— А теперь? — напряженно спросила Тедди.

— Я чувствую себя так, словно раньше не был молодым. Я просто существовал в ожидании лучших времен. Я не был несчастлив. Я работал и жил, как любой другой мужчина, и не задавал себе вопросов. Я рисовал и верил, что только этого и хотел. Я не могу сказать, что мне не хватало тебя, потому что я не знал о тебе. Только сейчас я понял, насколько неполной была моя жизнь.