Слава, любовь и скандалы - Джудит Крэнц

— Пусть Пикассо развлекается подобным образом. Он любит пускать все на продажу. А мне есть чем заняться, я не дрессировщик в цирке.

И Мистраль не изменял принятому решению.

Цены на его картины резко рванули вверх. Немногочисленность делала их очень ценными. В конце сороковых и в начале пятидесятых в Фелис устремились журналисты. Кейт едва удалось убедить Мистраля дать интервью хотя бы самым именитым из них. Правда, она оберегала его от тех, кто хотел написать о нем книгу, от желавших сфотографироваться с ним туристов, от девочек-студенток, жаждавших получить его автограф, от школьников, писавших работы о его творчестве, от коллекционеров, полагающих, что при личной встрече им удастся выманить у Мистраля что-нибудь, раз уж у Делажа ничего не нашлось. Так что ничто не отвлекало и не раздражало Мистраля, если не считать навязчивого желания Кейт играть роль хозяйки дома и как можно чаще принимать гостей.

Мистралю казалось, что именно бассейн, сооруженный известной фирмой из Канн, стал отправной точкой этого безумия. В начале 60-х годов Кейт превратилась в столп местного светского общества. Аристократы из Англии купили замок возле Юзеса, специалист по творчеству Сезанна из Америки поселился в Менербе, Гимпелы, семья дилеров, купили еще один замок недалеко от Фелиса. И теперь они и им подобные ездили друг к другу в гости, развлекались и веселились, и Кейт принимала приглашения и радовалась гостям в собственном доме.

Вскоре после того, как Кейт родила, Мистраль потерял интерес к ее телу.

Поэтому, чувствуя свою вину, Мистраль полагал, что надо подарить Кейт хоть какое-то удовольствие. Пусть уж обедает с Чарли Чаплином и герцогиней Виндзорской.

Да, амбиции начинают кружить женщине голову, когда ей отказывают в плотских радостях, рассуждал про себя Мистраль. Разумеется, себе он в подобных удовольствиях не отказывал. У него были женщины — в Авиньоне, конечно, чтобы сохранить видимость приличий. Молоденькие девушки менялись часто, ни одна не значила для него больше, чем пара шнурков, но ведь и без шнурков не обойдешься, верно?

Но Кейт явно была довольна постоянно растущим списком гостей, ее радовала Надин, которая становилась все говорливее день ото дня. Пару раз Мистраль разрешил Надин тихонько посидеть в уголке его мастерской, потому что она так просила позволить ей посмотреть, как папочка работает. Но несносный ребенок то и дело донимал Мистраля вопросами. «А зачем тебе столько красной краски, папа? А это большое желтое пятно — солнце? А ты можешь нарисовать птичку, папа?» Нет! Этого он был не в силах вынести. Мистраль запретил дочери переступать порог мастерской, хотя ее крошечный подбородок дрожал, она надула губки — все были без ума от этих ее дурацких ужимок — и принялась дергать себя за белокурые волосы.

В свои шесть лет Надин уже умела добиваться того, чего ей хотелось. У нее в запасе оказалось немало хитростей. Мистраль частенько ловил ее на лжи. Особенно часто она оговаривала прислугу. Когда Мистраль попытался настоять на том, чтобы девочку наказали, Кейт рассердилась.

— Она наделена богатым воображением и слишком чувствительна. И потом, Надин в ее возрасте не понимает разницы между слугами и другими людьми. Не будь таким моралистом, Жюльен.

Мистраль придерживался другого мнения. Он отлично знал, насколько легко солгать, и поэтому с большим подозрением относился к ребенку, научившемуся это делать так умело в столь юном возрасте. Но Марта Полиссон, у которой не было своих детей, как будто сговорилась с Кейт, и они вдвоем вовсю баловали Надин, несмотря на строгую дисциплину, которую тщетно пыталась установить няня из Швейцарии. Мистраль пробовал говорить об этом с женой, но она лишь смеялась в ответ и уверяла его, что только французы ждут от детей такого же поведения, как и от взрослых. Неужели он не понимает, что его дочь необычный ребенок? Она особенная девочка, у нее такой пытливый ум.

Плывя под водой после того, как он неудачно свалился в бассейн, Мистраль мрачно размышлял о том, что пытливый у этой девчонки ум или нет, но он задаст ей хорошую трепку и научит не подкрадываться сзади к человеку, если он стоит на трамплине. Но когда Мистраль вынырнул, Надин предусмотрительно убежала. Вот бестия! Его дочь родилась хитрой и расчетливой, сказал себе Мистраль и выкинул ее из головы.

Пока Жюльен Мистраль плавал в собственном бассейне, он думал о своей работе. Вот уже полгода он обдумывал новую серию картин, навеянных формами виноградных лоз зимой. Пол его мастерской устилали наброски и зарисовки, но по утрам ему больше не хотелось поскорее встать с постели, чтобы писать, писать, писать, пока не стемнеет.

С того дня, как Мистралю исполнилось пятьдесят, он все время думал о смерти. Он часто спрашивал себя, что настигло его раньше, размышления о неминуемом конце или утрата желания писать, что было для него равнозначно смерти, подкравшейся к нему изнутри. Не то чтобы он больше не мог писать. Совершенство его техники позволяло ему продолжать работу до последнего вздоха, но что-то неуловимое ушло из его полотен, и этого он не мог не замечать, пусть даже ему удавалось одурачить публику. Да и кто бы не смог обмануть это сборище кретинов?

Мистраль пытался найти причину затянувшегося кризиса. Присущее ему видение не исчезло, но больше не возникало непреодолимого желания отобразить на холсте то, что разглядели его глаза. Только ужас перед тем, что он умрет, если бросит живопись, заставлял его снова и снова приниматься за работу. Откуда же это… отсутствие аппетита к жизни? Вот оно, нужное слово!

Жюльен Мистраль вздрогнул. Многому в жизни можно научиться, многого можно достичь тяжелым трудом, но этот аппетит легко пропадает, и ничего с этим поделать нельзя. Как ни один врач не сумел объяснить, почему ровно через девять месяцев матка начинает работать и ребенок появляется на свет, никто не сумел определить, как возникает у художника эта божественная жажда творчества, заставляющая его утолять ее день за днем. Но когда эта жажда, этот аппетит проходят, то… Если бы Жюльен Мистраль верил в бога, он бы помолился.

— Совершенно невероятно, но у меня нехорошее предчувствие, — обратилась Мариетта Нортон, старший редактор журнала «Мода» к Биллу Хэтфилду, одному из лучших фотографов, работающему для ее журнала. — Последний раз подобные предчувствия возникли у меня после того, как я услышала о Перл-Харборе.

— Предчувствия, черт побери… Я так просто напуган до смерти. Последние три раза, когда Мистраля пытались сфотографировать, парни вернулись с пустыми руками. На пленке остался только его затылок. Но у них не было нашего секретного оружия, прекрасной Теодоры.

Мариетта и Билл сидели в стареньком такси, нагруженном чемоданами, и направлялись в «Турелло». Ночь накануне вся группа провела в гостинице. Первоначальный замысел Мариетты Нортон состоял в том, чтобы снять костюмы для отдыха в мастерских трех самых великих из живущих французских художников — Пикассо, Матисса и Мистраля. Благодаря связям Дарси в мире искусства она получила на это разрешение.

За один день в Валлариусе Билл Хэтфилд отснял пятнадцать пленок с Тедди и Пикассо. Среди скульптур Берри облачила Тедди в черное платье из шелкового органди без бретелек с нарисованными на ткани огромными белыми бантами. Чуть покачиваясь в черных босоножках на высоченных каблуках, Тедди стояла среди разрозненных металлических частей, которые Пикассо собирал для своей будущей скульптуры: рули и цепи от велосипеда, колеса и педали разных размеров, разнообразная железная рухлядь, которую можно найти на помойке. А Пикассо с наслаждением флиртовал с рыжеволосой красавицей, пока она изо всех сил пыталась не зацепиться тонкими чулками за гвозди и колючую проволоку. Затем Тедди быстро переоделась в цветное шелковое платье, и вся группа переместилась в студию, где мастер писал. Пикассо выглядывал из-за пузатой печурки, с гордостью показывая на свисающую с потолка паутину, которую он никому не позволял уничтожать. Билл щелкал при каждом удобном случае.