Всё изменится завтра - Мария Высоцкая

— Но ты был не сильно против.

— Ты слышишь, что ты говоришь? Не сейчас Алиса, не сегодня и не здесь.

— А когда, Леша, когда? Сколько можно, сколько это еще должно продолжаться? Сколько?

— Дай мне время.

— У тебя был год. Калинин, целый год, и ничего не изменилось. Я так больше не могу…

— Она не поверит…

— Она — может быть, но Артем даже не будет выяснять детали, — почему-то Вере представилась едкая улыбка на Алискином лице.

— Не шантажируй меня.

— О, я еще даже не пыталась.

— А хотя давай, знаешь, ты даже сделаешь мне услугу, потому что сам я ему никогда не скажу

— Ты трус, Калинин, трус и лгун! Мне от тебя тошно, — с надрывом.

— Мне самому от себя тошно, — шепотом.

Послышались шаги, он ушёл, а она осталась одна. В глазах встали слезы. Алиса поджала губы, смотря на уже опустевший балкон, и проклинала себя за свой язык.

Вера, не думая, вышла к ней, обнимая за плечи. Алиска вздрогнула, и разрыдалась уже в голос.

— Не плачь.

— Не говори Артему, пожалуйста.

— Да я и не собиралась, успокойся.

— Я так его люблю.

— Алиса, он женат…

Старкова резко отстранилась, в глазах вспыхнул гнев.

— Он ее не любит. Она ему не нужна. И никогда не была нужна! — голос пропитался ядом и презрением, — если я только скажу Артему, все измениться. Калинин сразу бросит свою дуру и приползет ко мне.

— Мне кажется, ты переоцениваешь возможности брата.

— Это ты, — ткнула в нее пальцем, — недооцениваешь возможности моего брата.

Вера смотрела на растерянную и такую потерянную Алису, совершенно не зная, чем она может помочь. Но едва осязаемый шлейф презрения и злобы все же успел колыхнуть ее душу.

— Тебе ее совсем не жалко? Ксюшу…

Алиса надула губы, растерянно и так невинно по-детски смотря на Кораблеву.

— Мне плевать на нее. Плевать.

— Ты на самом деле так думаешь?

— Нет, — опустила голову, — Я ненавижу себя за все это, но не могу по-другому. Вера, я его люблю. Пять лет, пять лет я слышу, что я малолетка. Все хотят, чтобы я сидела тихо. Не высовывалась. Целый год он говорит мне подождать, а чего я жду? Я не знаю. Но я отчетливо знаю одно, если Артем узнает, он его убьет, — отвернулась, — я должна, что-то сделать.

— Стой, — хотела остановить настроившуюся на что-то совсем нерадужное Старкову, но не успела. Алиска выпорхнула, словно птичка. Бежать за ней было глупо. Да и не ее это дело, совсем не ее. Но почему остался этот осадок?

Ужа на пути в город она продолжала думать про Алису и Калинина, и ей было жаль Ксюшу, Ксюшу, которая сдувала с Калинина пылинки, Ксюшу, которая верила, что муж ее любит…

— Тем, — обняла мужчину за плечи, ставя пред ним чашку чая. Они сидели на кухне старковской квартиры, — а сколько Алиске лет?

— Восемнадцать летом будет, — сделал глоток, — а что?

— Я не спрашивала на даче…но почему ты хотел, чтобы она уехала?

— Потому что она таскается за Калининым, который женат и совершенно ей не подходит.

— Ты знаешь?

— Мне интереснее то, откуда знаешь ты, — ухмыльнулся.

— Алиса сказала, что его любит.

— Алиса много чего говорит и совершенно не думает, когда говорит.

— А Калинин?

— А что Калинин? Он к ней и близко не подойдет, он жить хочет. Да и я прекрасно понимаю, что это сестрица моя, там козни строит, а Леха почти потерпевшая сторона.

Вера улыбнулась, чересчур наигранной улыбкой, подливая Артему чай. Очень хорошо, что она не полезла с ним в спор, и не сболтнула лишнего.

— А пойдем в театр, — обогнула стол, усаживаясь на стул, — ставят «Вишневый сад», сходим?

— Полетели, лучше, на лыжах покатаемся.

— Я не умею.

— Я тебя научу.

— Тогда послезавтра в театр, а когда на лыжах решишь сам, — послала воздушный поцелуй, пряча довольную улыбку за чашкой горячего зеленого чая.

Глава 26

Мелкий. Противный, нескончаемый дождь. Старое, более чем просто потертое бледно-желтое здание городского суда. Старков приехал сюда пятнадцать минут назад. Конечно, он приехал не просто позлорадствовать, более того, этот момент — лишь нелепое совпадение, или же четко продуманный ход Раевского, впрочем, ему было все равно.

Когда двери распахнулись, Алмазова вывели уже в наручниках, если неделю назад все было писано вилами по воде, то сейчас картинка прорисовывалась четче. Олег сразу его увидел. Его ехидная и хищная улыбка задела бы любого, любого, но не Старкова, ему было абсолютно плевать на этот жаждущий крови взгляд, на сверкающие вспышки прессы, набежавшей на дело Алмазова, словно стервятники.

Глубоко затянувшись, он проводил Олега взглядом до самой машины. Они играли в гляделки. Дым заполнял легкие. Он видел, как того закрыли в старом УАЗе, видел, как плохо выглядел его «родственник», но этого было слишком мало, настолько мало, что хотелось прямо здесь пустить пулю ему в лоб.

Стиснув зубы, Артем выкинул окурок в грязную лужицу. Весенняя слякоть стояла уже две недели.

Раевский позвонил ему минут через восемь, попросил забрать его с обратной стороны здания.

— Добрый день, Артем. Как настроение?

— Добрый. Лучше не придумаешь. Как заседание?

— Все идет лучше, чем мы могли себе предполагать. Еще месяц, и мы навсегда помашем ему ручкой.

— Хорошая новость на злобу дня. Виктор Сергеевич уже ждет нас в чайхане.

— Он звонил. Завтра прилетает Карецкий. Откуда у Алмазова такие связи? Карецкий не берется за дело без рекомендации.

— Дядя везде успел прислужить, не удивляйтесь.

— Вот это-то меня и пугает, чего нам еще ждать…чего…

Артем пропустил слова Раевского мимо ушей, потому как сам не знал, чего еще придумает «любимый» дядюшка, они все просчитали, все до последней мелочи, но в таких делах всегда остается что-то хорошо скрываемое от глаз, оно прячется, словно в ящике пандоры, а потом появляется в самый ненужный момент. Главное — не упустить этот самый момент, главное — не упустить.

* * *

Столько страсти, яркой, пленяющей. Приглушенный свет зала, и только она, окольцованная лучом яркого света. Один на один со своей историей. Любовью. Танец любви и жизни, трепета и нежности, адского пламени и таящегося глубоко внутри страха. Он не был похож на все ее предыдущие постановки, он был азартный, удушающий своей энергетикой, внутренней силой…кажется, она, как губка, впитывала в себя силу Артема, и вот теперь выплескивала ее на жюри.