Дочь пекаря - Сара Маккой

– Летнее, – сказала Лилиан. – Она писала, что прошел первый летний ураган и с неба летели огненные сосульки. – У нее даже сердце забилось при этих словах. – Мальчик так испугался, что упал со стула и сломал руку.

– Ack ja, – вспомнила бабушка. – Это, наверное, август. – Она перебрала конверты и нашла нужный. – Третье августа. – Страницы зашуршали под ее пальцами. – «Милые мама и Лилиан», – начала она.

Лилиан закрыла глаза, свернулась калачиком, и воображение унесло ее за океан.

Гармиш, Германия

Людвигштрассе, 56

5 октября 1967 года

Дорогая тетя Элси,

Еще раз спасибо вам за выкройку платья из журнала «Макколлз» и за пластинку «Битлз». У нас появилась новая радиостанция. Называется Бибиси. Вы ее слушаете в Америке? Там ставят классную музыку, даже Джима Моррисона. А сегодня Тони Блэкберн (ведущий) рассказывал, что там у вас происходит. Это правда, что в Америке толпы народу вышли на улицы протестовать? Просто не верится, но бабушка говорит, что так и до войны недалеко. Она за вас беспокоится. Я ей объяснила, что стреляют во Вьетнаме, а это от Техаса далеко. Но она все равно велела передать, чтоб вы с дядей Элбертом и маленькой Джейн сидели дома и закрыли все окна и двери.

Она бы вам тоже написала, но сейчас она уже спит. Последние два месяца она стала больше спать. Раньше она мне запрещала про это писать, грешила на сезонную аллергию и пила всякие чаи для того и для другого, но сейчас давно уже осень, а она устает все больше. Я ей говорю, что в наши дни от всего есть таблетки, но она не хочет их пить и отказывается идти к врачу. Поговорите с ней, пожалуйста. Спросите дядю Элберта, что это может быть.

В остальном у нас тут порядок. Дедушка чувствует себя нормально. Он все еще делает первую партию хлеба сам, хоть мы и наняли двух пекарей и одного кондитера. Гуго из них лучший, пришел к нам совсем недавно. Он был учеником шефкондитера при епископе Льежском в Бельгии, и теперь у нас в меню есть вафли. С тех пор как он приехал, я набрала пять фунтов и наслаждаюсь каждым куском! Прислала бы вам вафлю, если б могла, чтобы вы тоже насладились. Наш оборот вырос на 20 %, и дедушка души не чает в Гуго. Любит его как сына, которого у него не было.

Рядом открылся магазинчик, где торгуют мороженым, – американские туристы и военные по нему с ума сходят, – и дедушка с Гуго собираются продавать им вафельные рожки. В общем, наша лавочка процветает, и все мы этому очень рады.

Я попросила дедушку, если закончим год с хорошей прибылью, отпустить меня весной поступать в университет. Хочу изучать историю или литературу. Еще не решила. В любом случае, я уже и так слишком долго откладывала. Конечно, лучше бы в США. Там столько замечательных университетов. Но я не смогла бы оставить бабушку и дедушку. Наверное, буду поступать в Мюнхенский. Дедушка согласен. Теперь главное – поступить. Помолитесь за меня. Это мое самое сильное желание на свете.

Ну, мне пора. Надо подмести кухню перед сном. Теперь подметать не скучно, можно включить радио!

Люблю вас, Джейн и дядю Элберта.

Лилиан

P. S. Чуть не забыла! Юлиус наконец женился! На писал нам месяц назад. Ее зовут Клара, и она из Любека. Ее папа – банкир, они переехали в Гамбург, Юлиус будет управлять гамбургским банком. Подробностей не написал. Сами знаете, какой он.

Гармиш, Германия

Людвигштрассе, 56

19 октября 1967 года

Дорогая тетя Элси,

Столько всего случилось и так быстро, не знаю, с чего начать. Дедушка не разрешает отправить вам телеграмму или позвонить по межгороду, пишу письмо и молюсь, чтоб вы его получили быстро как только возможно. Мы только что из больницы. Бабушке хуже. Она уже три дня лежит в постели, ничего не ест и не пьет. Я так испугалась, что вызвала «скорую».

Сказали, что у нее рак. Ох, тетя Элси, мне бы на пару месяцев раньше спохватиться! Начали бы лечить, и, может… но сейчас уже слишком поздно. Ее отправили домой, и мы с дедушкой сидим с ней неотлучно.

Мне очень плохо, и я бы не попросила, если бы все не было так ужасно. Врач сказал, ей остались считанные недели, а то и дни. Дедушка отказывается в это верить. Я думаю, он просто не может себе представить, как будет жить без нее, не хочет об этом думать. Для меня и для него это будет страшный удар. Одна я не справлюсь. Приезжайте.

Искренне

Лилиан

Пекарня Шмидта

Гармиш, Германия

Людвигштрассе, 56

2 ноября 1967 года

Элси приехала на два часа раньше, взяла на вокзале такси и поехала на Людвигштрассе. Она тут двадцать лет не была. Ноги инстинктивно вспомнили ритм каблуков, стучащих по булыжнику. Осенний воздух был свеж и чист, как хвоя, и она вдыхала его полной грудью. Пятна толстых серых туч укрыли Цугшпитце. На щеку упала первая капля. Скоро хляби разверзнутся – Элси порадовалась, что выехала из Мюнхена пораньше.

Из пекарни вышла молодая пара с пышным ржаным хлебом в оберточной бумаге. Знакомая вывеска, «Пекарня Шмидта», тихо покачивалась над дверью на альпийском ветру.

– Guten Abend[82]. – Таксист вытащил сумки из багажника.

– Guten Abend, – ответила Элси.

Язык ворочался неуклюже, слова звучали непривычно. Она давно не говорила по-немецки – только пела колыбельные Джейн.

Дверь пекарни отворилась, колокольчик прозвенел, но еще за порогом ее окутало уютное, добротное дрожжевое одеяло. Папины булочки. Сытный, успокоительный дух пекарни. Она долгие годы старалась, чтоб у нее пахло так же, но никогда не получалось: слишком густы корица и ваниль в воздухе.

Прошло много лет, кое-что переменилось, но в основном пекарня Шмидта осталась прежней. Тот же укроп на окне – теперь он сидел в большом горшке. Корзины с хлебом выстроились на полке точно так, как она сама их ставила. Вместо деревянных столиков – пара пластиковых, но в прежнем тесном уголке. Все – как в сбывшемся сне, но не совсем.

– Вам подсказать? – спросил молодой человек на кассе.

Элси стало неловко, будто она здесь чужая. Синяя блуза в маргаритках и модные локоны здесь как-то неуместны. Элси Шмидт вспоминала каждую деталь с нежностью и скорбью, но та девочка – точно персонаж из книжки братьев Гримм. Теперь она Элси Радмори, у нее есть любимый муж, прелестная маленькая дочь, собственная пекарня в солнечном Западном Техасе на краю пустыни. Здесь больше не ее дом, и, как ни странно, от этой мысли ей стало легче и бодрей. – Вы Гуго?