Горящая земля - Бернард Корнуэлл

— Ты знаешь его лучше, чем я, — легко отозвался Пирлиг.

— Он может принять клятву и насрать на нее, — прорычал я. — Ступай обратно в Уэссекс и передай ему этот ответ.

Чей-то крик заставил меня повернуться, но это всего лишь слуга орал на упирающегося коня. Один из господ уезжал и, очевидно, рано пустился в путь. Несколько воинов, в шлемах и кольчугах, уже сидели в седлах, в то время как седла двух лошадей были пока пусты. Двое людей Рагнара побежали к воротам под нами, и я услышал, как поднимают засов.

— Альфред меня не посылал, — сказал Пирлиг.

— Ты хочешь сказать, что все это твоя затея? Прийти сюда и напомнить мне о моей клятве? Мне не нужно о ней напоминать.

— Нарушить клятву — это…

— Знаю! — закричал я.

— Однако люди все время нарушают клятвы, — спокойно продолжал Пирлиг, глядя на юг, где первый серый свет зари коснулся вершин холмов. — Может, именно поэтому мы подкрепляем клятвы требовательными законами и строгими обычаями, потому что понимаем — клятвы будут нарушены. Думаю, Альфред знает, что ты не вернешься. Он об этом говорил. Если на Уэссекс нападут, у него не будет его самого острого меча, но все равно он меня не посылал. Он думает, что Уэссексу лучше без тебя. Ему нужна набожная страна, а ты был занозой в этом его стремлении.

— Ему могут понадобиться еще занозы, если датчане вернутся в Уэссекс, — прорычал я.

— Он верит в Бога, господин Утред, он верит в Бога.

Я засмеялся, услышав это. Пусть христианский Бог защитит Уэссекс против датчан Нортумбрии, когда они ринутся на берег нынче летом.

— Если Альфред не хочет, чтоб я вернулся, зачем ты попусту тратишь мое время?

— Из-за клятвы, которую ты дал накануне битвы за Лунден, — сказал Пирлиг. — И персона, которой ты дал это обещание, просила меня прийти сюда.

Я взглянул на него, и мне показалось, что я слышу смех норн. Три пряхи. Норны с хлопотливыми пальцами, что плетут нити нашей судьбы.

— Нет, — сказал я, но без гнева в голосе.

— Она послала меня.

— Нет, — повторил я.

— Ей нужна твоя помощь.

— Нет! — запротестовал я.

— И она просила напомнить тебе, что когда-то ты поклялся ей служить.

Я закрыл глаза.

Это была правда, чистая правда. Забыл ли я про клятву, которую дал в ночь перед тем, как мы атаковали Лунден? Я про нее не забывал, но и не думал, что эта клятва наденет на меня сбрую.

— Нет, — повторил я.

На сей раз то был шепот отрицания.

— Все мы грешники, господин, — ласково произнес Пирлиг, — но даже церковь признает, что некоторые грехи хуже прочих. Клятва, которую ты дал Альфреду, была долгом, и за исполнение этого долга следовало награждать благодарностью, землями и серебром. Это было неправильно с твоей стороны — нарушать клятву, я не могу этого одобрить, но я понимаю, что Альфред пренебрегал своим долгом по отношению к тебе. Однако клятва, которую ты дал госпоже, была принесена в знак любви, и такую клятву ты не можешь нарушить, не погубив своей души.

— Любовь? — Мой вопрос прозвучал как вызов.

— Ты любил Гизелу, я знаю, и не нарушал клятв, которые ей дал, но ты любишь госпожу, которая меня послала. Ты всегда ее любил. Я вижу это по твоему лицу, вижу это по ее лицу. Ты слеп к этому, но для остальных все ясно, как божий день.

— Нет, — сказал я.

— Она в беде, — проговорил Пирлиг.

— В беде? — тупо переспросил я.

— Ее муж болен рассудком.

— Он безумен?

— Не так, как раньше.

Подо мной заскрипели петли, когда две огромные створки ворот отворились наружу.

Рагнар, босоногий, закутанный в плащи, кричал прощальные слова всадникам, проехавшим через Высокие Ворота Дунхолма; копыта стучали по камням дороги, что вела вниз, через город.

Один из всадников обернулся, и я узнал Хэстена. Он поднял руку, салютуя мне, и я поднял руку в ответ, потом застыл, потому что всадник рядом с ним тоже повернулся в седле. Наездница улыбнулась, но свирепой улыбкой. Это была Скади. Она, должно быть, увидела на моем лице удивление, потому что засмеялась, прежде чем ударить лошадь пятками в бока и легко и быстро поскакать вниз по холму.

— Беда, — сказал я, наблюдая за ней. — Бо́льшая беда, чем ты подозреваешь.

— Потому что Хэстен нападет на Мерсию? — спросил Пирлиг.

Я не подтвердил этого, хотя сомневался, что датчанин держал свои намерения втайне.

— Потому что с ним эта женщина.

— Женщины приносят грех в наш мир, — сказал Пирлиг, — и, клянусь Богом, не дают греху завянуть. Но я не могу представить мир без них, а ты?

— Она хочет, чтобы я отправился к ней?

— Да, — ответил Пирлиг, — и она послала меня, чтобы тебя привезти. Он также велела сказать тебе кое-что. Что если ты не можешь сдержать клятву, она освобождает тебя от нее.

— Итак, я не должен ехать.

— Не должен.

— Но я дал клятву.

— Да.

Этельфлэд. Я сбежал от Альфреда и чувствовал лишь облегчение оттого, что обрел свободу. А теперь его дочь призывала меня. И Пирлиг был прав. Некоторые клятвы приносятся по любви, и эти клятвы мы не можем нарушить.

Зимой я чувствовал себя рулевым в тумане, которого несет приливом в ничто, которого ветер гонит туда, где нет гавани, заблудившимся, — но теперь словно рассеялся туман. Судьбы показали мне знакомый береговой знак, и хотя это был не тот знак, которого я желал, он все же говорил, куда мне направить корабль.

Я и в самом деле дал клятву Этельфлэд. Почти каждое обещание, данное мною ее отцу, вырывалось у меня, иногда силой… Но и клятва, данная мною Этельфлэд, — тоже. Обещание служить ей было платой за то, что она дала мне людей, чтобы помочь отчаянной атаке на Лунден. Помню, как я негодовал, что за это назначили цену, но все равно встал перед ней на колени и дал клятву.

Я знал Этельфлэд с тех пор, как та была ребенком, полным озорства, жизни и смеха. И я видел, как все это замерзает в ней из-за брака с моим кузеном. За годы, минувшие после данной мною клятвы, я стал любить ее — не так, как любил Гизелу, дружившую с Этельфлэд, но как сияющую девушку, чей свет был погашен жестокостью мужчин. И я служил ей. Я защищал ее. А теперь она просила защитить ее снова, и эта просьба наполнила меня нерешительностью.

Следующие дни я старался себя занять, охотился, упражнялся с оружием, и Финан, который часто был моим партнером в схватке на мечах, однажды сделал шаг назад и спросил, не пытаюсь ли я его убить.

— Прости, — сказал я.

— Это из-за валлийского священника, верно? — спросил он.