Восемь идеальных убийств - Питер Свенсон

Дом я нашел сразу, благо стоял он совсем неподалеку от трассы номер один. Свернул на нерасчищенную дорожку на достаточно большой скорости, чтобы не застрять. С ходу заехал в гараж, вырубил мотор, вылез и дернул гаражную дверь за ржавую ручку, закрыл. Быстро глянул через улицу, прежде чем это проделать, – на угловатый, обшитый дранкой соседний домик, над трубой которого клубился дымок. Я был рад, что ворота гаража не видны с улицы. Вряд ли кто-то заметит, что теперь они закрыты.

Выбил единственную стеклянную панель на задней двери, просунул руку внутрь, отпер замок. Оказавшись внутри вместе со своими припасами и дорожной сумкой, нашел какую-то картонку и рулон скотча, заделал оставшуюся на месте стекла дыру в двери.

Отопление по-прежнему работало, хотя термостат был выставлен на самый минимум. Холодно, но терпимо. Я разобрал продукты, поставил пиво в холодильник рядом с остатками припасенной Элейн провизии. Было ясно, что питалась она в основном зерненым творогом и консервированными фруктами. В гостиной обнаружился вполне приличный диван – в стиле шестидесятых, с деревянными ножками и низкой спинкой. Я решил, что буду спать здесь. Поднялся наверх, чтобы найти чистое постельное белье и одеяло, и нашел их в шкафу хозяйской спальни. Все, о чем я мог тогда думать, – это как Марти появляется отсюда в своей клоунской маске и пугает Элейн Джонсон до смерти. Она не относилась к числу наиболее симпатичных для меня людей, но все-таки такого не заслуживала. Вернувшись в гостиную, я понял, что больше никогда не поднимусь на второй этаж.

* * *

Прошло уже четыре дня, а я до сих пор здесь. Пишу эти строки, питаюсь тушенкой и томатным супом. Пиво кончилось, однако в погребе я нашел несколько галлонных бутылок бургундского и регулярно к ним прикладываюсь.

Но в основном же я занят чтением. Днем сижу в удобном пухлом кресле у окна. Вечером читаю на диване, под одеялом, подсвечивая страницы фонариком-карандашиком. Опять читаю детективы, и не по той причине, что других книг тут нет, а потому что времени у меня совсем мало и хочется перечитать самые любимые. Я поймал себя на том, что больше всего меня захватывают книги, которые я впервые прочел еще подростком. Романы Агаты Кристи. Роберта Паркера[132]. Серия Грегори Макдональда про Флетча. «Когда закроется священный наш кабак» Лоренса Блока я проглотил буквально за один присест и расплакался, дочитав последнюю фразу.

Очень жаль, что в доме так мало поэтических сборников, – мне попалась на глаза лишь антология американской поэзии, вышедшая в свет в тысяча девятьсот шестьдесят втором. Но при этом я ухитрился записать некоторые свои любимые стихотворения по памяти. «Зимние сумерки», конечно же, сэра Джона Сквайра. «Утреннюю серенаду» Филипа Ларкина. «Пересекая воды» Сильвии Плат и как минимум половину строф из «Элегии на сельском кладбище» Томаса Грея.

* * *

Интернета здесь нет, нет у меня и телефона.

Я уверен, что меня ищут – человека, который убил Марти Кингшипа, человека, у которого есть ответы касательно цепочки связанных между собою убийств. Не знаю, насколько Гвен удалось поспособствовать своим коллегам. Полагаю, она все рассказала про наш телефонный разговор. Хотя, может, и умолчала про то, что мы встречались с ней в Бостоне после того, как ее отстранили. Интересно, догадывается ли она, где я сейчас? Пока что никто не стучался в мою дверь.

У полиции до сих пор множество вопросов. И у Гвен, я уверен, тоже по-прежнему есть вопросы. Это одна из причин, по которым я пишу эти строки. Я хочу внести полную ясность. Хочу рассказать всю правду.

* * *

Я утверждал, что полностью сжег дневник Клэр после того, как прочел его. Это не совсем так. Одну страницу я все-таки сохранил – наверняка по той причине, что хотел иметь при себе хоть какое-то доказательство того, что она действительно любила меня, – что-то, написанное ее рукой.

Эта запись относится к весне две тысячи девятого года, и вот что она написала:

Я недостаточно упоминаю Мэла на этих страницах – о том, какой счастливой он может меня сделать. Я поздно прихожу домой, и он всегда поджидает меня на диване. Чаще всего уже дремлет, и на груди у него лежит раскрытая книга. Вчера вечером, когда я его разбудила, он был так рад меня видеть! Сказал, что прочитал одно стихотворение, и оно в точности про меня.

Мне оно тоже понравилось, может, я даже влюбилась в него. Это стихотворение Билла Нотта[133], и я перепишу его сюда, чтобы не забыть. Оно называется «Прощание».

Если ты все еще жив, это читая,

Прикрой свои веки.

Я под ними во тьму ухожу.

Итак, о чем еще я тут солгал?

Не знаю, насколько это ложь – скорее недомолвка, – но, описывая убийство Нормана Чейни в Тикхилле, штат Нью-Гемпшир, я подал это так, будто, задушив его, просто оставил лежать на полу. Однако в действительности, проверив пульс, я, должно быть, запаниковал, поскольку опять подхватил фомку и несколько раз ударил его по голове и по лицу. Не стану описывать, на что он был похож, когда я закончил, но я осел на пол и подумал, что больше уже никогда не встану, что никогда уже не обрету здравый рассудок. Спас меня как раз Ниро, который через какое-то время подошел ко мне. Он дал мне причину встать и выместись прочь из этого дома. По-моему, я подал это так, будто спас Ниро, в то время как на самом-то деле это он спас меня. Очередной литературный штамп, я понимаю. Но правда иногда такова.

* * *

Когда я пересказывал Гвен свой сон про убийство Стивена Клифтона, то тоже говорил правду. Правду, какой я ее знаю. Я действительно не помню многое из того, что случилось в тот год после гибели Клэр (точнее, после того, как я столкнул Клэр с дороги, полагаю, мне следует сказать), но и в самом деле хорошо помню тот сон – тот живой и яркий сон, в котором сбиваю Клифтона своей машиной. И случаются моменты, моменты просветления, когда я вспоминаю абсолютно все, когда все вдруг встает на свои места. Но эти моменты никогда не длятся долго.

Стивен Клифтон был жутко напуган. Я помню его лицо. Оно было бледным, как молоко, почти расплывалось. Это было лицо Гвен. Наверное, это вовсе не сон, в конце-то концов.

* * *

Есть еще одна недомолвка, которую я хочу зафиксировать на бумаге. Когда мы с Марти разговаривали в доме Мюрреев, той ночью, когда он мне все рассказал, я спросил его про комментарий, который он оставил на сайте «Старых чертей» – тот комментарий, в котором Марти назвался Доктором Шеппардом.

Вид у него был довольно недоуменный, когда об этом зашла речь.