Кавказская война. В 5 томах. Том 1. От древнейших времен до Ермолова - Василий Потто

Истребление отряда Бакунина было, однако, признано победой, и Тегеран, по приказанию аги Мохаммеда, торжествовал ее иллюминацией.

Все эти происшествия задержали главный русский корпус в Шемахе почти на шесть недель. Только по усмирении Дагестана Зубов нашел возможность отправить наконец трехтысячный отряд, под командой генерала Корсакова, вверх по Куре на помощь к грузинскому царю Ираклию, поручив ему вместе с тем покорить по пути Ганжийское ханство.

Корсаков подошел к Ганже тринадцатого декабря и встречен был ханом, который сдался без сопротивления. То был Джават-хан, участник тифлисского погрома, впоследствии знаменитый отчаянной защитой против князя Цицианова.

Одновременно с движением Корсакова к Ганже и главные русские силы перешли к урочищу Джеват, лежавшему при самом слиянии рек Куры и Аракса. Здесь граф Зубов решил заложить укрепленный город, который он хотел назвать Екатериносердом, а в ожидании этого войска стояли бивуаком, занимая обширную, примыкавшую к левому берегу Куры равнину, за которой уже начиналась Муганская степь. Вся иррегулярная кавалерия, под начальством Платова, была переброшена на ту сторону речки и высылала разъезды почти до самого Гиляна, но неприятеля нигде не было видно. Шах был в походах, и русским оставалась полная свобода распоряжаться в сопредельных с Персией мусульманских ханствах. Так, в короткое время были покорены России ханства: Казикумыкское, Дербентское, Бакинское, Кубинское, Ширванское, Карабагское, Шекинское и Ганжийское, и весь берег Каспийского моря, от устьев Терека до устьев Куры, был занят русскими войсками, расположившимися также и в Муганской степи. Весь Азербайджан лежал перед ними незащищенный; дорога к Тегерану была открыта, и передовые русские посты уже появлялись в Гиляне.

Война была выиграна. Оставалось только воспользоваться ее результатами – утвердить за собой обширные приобретения, доставшиеся нам почти без пролития крови. Императрица, очевидно, и имела это в виду, пожаловав Зубову чин генерал-аншефа и назначив его наместником Кавказского края вместо генерала Гудовича, но вдруг шестого ноября она скончалась, и дела сразу приняли другой оборот.

Император Павел Петрович, как известно, не разделял политических видов своей великой матери, и с ее кончиной политическая программа России резко и крупно меняется. Война, начатая с Персией, также не входила в виды нового императора, а потому в начале декабря 1796 года все полковые командиры внезапно получили именные высочайшие указы немедленно возвратиться со вверенными им полками в наши границы. Шестого декабря наместник Кавказа граф Зубов собрал к себе всех частных начальников и, объявив им высочайшую волю, сложил с себя звание главнокомандующего. Кавказскую линию он сдал по-прежнему графу Гудовичу – теперь любимцу нового государя, а сам был уволен в отставку. Ермолов, бывший в этой экспедиции батарейным командиром, вспоминая о знаменитом отступлении, рисует перед нами картину далеко не привлекательного свойства. Полки, по его словам, возвращались поодиночке, каждый сам по себе, и выходили на Терек, где их ожидал своенравный Гудович, пылавший гневом за то, что не ему вверено было начальство над экспедиционным корпусом. Избегая с ним встречи, многие, и в том числе сам Ермолов, пробрались степью на Астрахань. В Грузии остался только небольшой отряд генерала Римского-Корсакова, зимовавший в Ганже, но и тот в начале 1797 года воротился на линию, пройдя окольным путем через Дарьяльское ущелье. Так закончился персидский поход, начатый блистательным успехом и окончившийся возвращением персидскому шаху всех покоренных земель.

Персидский историк так описывает это событие: «Монархиня, – говорит он, – назначила главнокомандующим посылаемого ею войска военачальника, у которого одна нога была оторвана ядром, а вместо нее сделана золотая, почему его и прозвали Кизыл-Аяг, то есть Золотоногий. Ему поручено было в командование сорок тысяч пехоты и двадцать тысяч конницы с несметной артиллерией. По прибытии к Дербенту он хотел овладеть им, разгромив ядрами его стены. Но так как стены были прочнее, шире и толще скалы, то ядра не произвели в них ни малейшего вреда. При этом Шейх-Али-хан дербентский множество людей покрыл кровью (то есть убил), но ему изменил некто Хазар-бек, и русские взяли город. Кизыл-Аяг явился в Муганской степи. Шах, узнав об этом, поспешил к Ардебилю с бесчисленной армией, покрывшей все горы и долины, и с таким торжеством выступил против врага, что Кизыл-Аяг потерял всякую надежду к спасению. А потому, видя себя подобно воробью в когтях ястреба или ягненка в объятиях волка, он совершенно потерялся, не зная, что предпринять. Вдруг пришло известие, что Солнце-шапочная (Хуршид-Кулаг) монархиня скончалась. Пользуясь этим случаем, Кизыл-Аяг поспешил в Россию, бросив на произвол судьбы весь обоз, который сделался добычей шахских войск – милость великого и всемогущего Аллаха!»

Несчастная Грузия опять была предоставлена ее собственной участи, и только смерть аги Мохаммеда избавила ее от нового страшного нашествия.

А виновник персидских побед, граф Зубов, отставленный от службы, жил некоторое время под присмотром полиции в своих имениях в. Курляндии. Впоследствии, в 1800 году, он снова был принят на службу в чине генерала от инфантерии и назначен сперва директором второго кадетского корпуса, а потом членом Государственного Совета. В этом звании граф и умер двадцать первого июня 1804 года на тридцать четвертом году от рождения. Прах графа Валериана Александровича покоится в Сергиевской пустыни, близ Пегергофа. Над его могилой впоследствии воздвигли каменную церковь во имя мученика Валериана, а при ней устроили особое помещение для тридцати солдат-инвалидов.

По смерти Ираклия II Грузия, только что выстрадавшая погром аги Мохаммеда, осталась в самом бедственном положении, находясь снаружи под угрозой вторжения турок, персов и лезгин, а внутри раздираемая смутами и борьбой за престолонаследие. Законным наследником Ираклия остался старший сын его от второго брака, Георгий XIII, уже с давних пор по праву царь картлийский. Еще дед его, Теймураз, уезжая в Петербург, передал царевичу Георгию скипетр Картлийского царства, опоясал его царским мечом и возложил на него крест с частицами животворящего древа на золотой цепи, украшенной драгоценными камнями и жемчугом, и эта передача совершалась торжественно, в Мцхетском соборе, в присутствии духовенства, князей и дворян Картли. Но, как известно, Ираклий присоединил тогда и Картли под свое непосредственное управление.

Георгий наследовал лучшие свойства своего отца и мог бы доставить благоденствие стране, не поставленной в столь тяжкие условия, как Грузия. Будучи царевичем, он пользовался уже большой популярностью, которую увеличила еще его первая жена, заслужившая редкую народную привязанность. Георгий женился двадцати одного года от роду на тринадцатилетней Кетевани, дочери казахского моурава Андроника-Швили, при обстоятельствах несколько романтического характера.

Рассказывают, что когда Георгий посетил Кахетию и был в гостях у моурава, случилась тревога: лезгины показались на Алазани. Молодой Реваз Андроник во время преследования неприятеля был ранен в колено, но имел мужество выказать это только по возвращении домой. Георгий был в восторге от легендарной храбрости и благородного характера князя и тут же просил руки Кетевани, его сестры, так как отца девицы тогда в живых уже не было. Эта невеста Георгия и была та самая неустрашимая героиня, упоминаемая грузинскими летописцами, которая, следуя в Картли в сопровождении трехсот кахетинских всадников, имела значительную стычку в Гартискарских теснинах с сильной лезгинской партией. Неустрашимая девушка сама начальствовала тогда отрядом и разбила лезгин, трижды укреплявшихся. Когда после того она прибыла в Тифлис, Ираклий принял ее с большим торжеством, пушечной пальбой и иллюминацией. Это было в 1778 году. Брак царевича торжествовала вся Грузия, но, к сожалению, Георгий не долго наслаждался своим семейным счастьем. Через четыре года Кетевань скончалась. С большой пышностью, как рассказывают о том современники, совершилось погребение безвременно угасшей царевны, составлявшей красу царского дома и гордость грузинского народа. Георгий пожелал предать ее тело земле в монастыре Гареджийской пустыни. Был июнь; печальная весть пронеслась по целой Грузии, и народ со всех сторон начал стекаться на погребение любимой царевны. Три митрополита со своими знаменами и хоругвями встретили усопшую на самой границе Гареджийской лавры. Плач и рыдания, сливаясь со звуками печальных погребальных гимнов, раздавались по всей безмолвной степи Караясской, населенной лишь быстрыми джейранами. Отшельники, с раннего детства покинувшие мир и его суету, глядели изумленными очами на это внезапное проявление житейского шума, сопровождаемого царской пышностью. Но не долго развлекался их непривычный слух – медленно подвигавшиеся бренные останки усопшей красноречиво говорили им о тщете всего земного, о конечном исходе силы и славы человеческой.