Veritas - Рита Мональди

– Проклятье, – выругался Атто, сжав зубы, когда лично узнал от племянника, как прошел маневр. – У этих влюбленных двадцатилетних дурочек глаза па мокром месте, и они ничего не понимают. Такой возможности нам уже не представится

Прощаясь, Атто Мелани договорился о встрече со мной на обеденный час: мы хотели пообедать вместе в общественном заведении. Я пояснил ему, что лучше приходить до тринадцати часов, поскольку позже в Вене обедает только дворянство и цены взлетают до небес.

– Спасибо, что сказал, – ответил он, – значит, мы не встретимся до тринадцати часов. Я люблю делить трапезу исключительно с людьми своего круга.

В назначенное время я повел его и Доменико в заведение неподалеку от Хофбурга. Мы пришли как раз вовремя, поскольку на улице уже начинал падать снег.

Я сразу попросил хозяина посадить нас за дальний столик. Трактирщик подошел к нам, чтобы предложить богатый выбор блюд, где не было недостатка в штирийских, польских, венгерских, богемских и моравских яствах, а за дополнительную плату можно было заказать даже экзотические мелочи: горькие апельсины, устрицы, миндаль, каштаны, фисташки, рис, крупный изюм, испанское вино, голландский сыр, мортаделлу из Кремоны, венецианские сладости и индийские пряности.

Мы сделали заказ, и вскоре нам принесли нежное телячье филе, приготовленную на древесном угле розовую форель и вкусный омлет с фруктовым фаршем и кремом. Как обычно, количество предложенного сильно превосходило потребности человека. Атто и его племянник были приятно удивлены.

– А я и не знал, что в Вене можно так хорошо поесть! Может быть, это какой-то особый трактир? – спросил Доменико.

– Мы в обычном заведении, каких в Вене много. Впрочем, должен сказать, что в этом городе даже в беднейших забегаловках можно поесть вкуснейшие супы, хрустящую сдобу и сочнейшее жаркое, – с гордостью похвалил я свою вторую родину. – Все продукты питания не просто хорошего, они превосходного качества, порции всегда щедры, каждое блюдо – свежее. И все это по доступным ценам.

– А в Париже можно найти только испорченные торты, твердый, как камень, хлеб и рыбу, которая плавала еще при Аврааме! – с горечью воскликнул аббат.

Втайне ликуя из-за восторга Мелани, я пространно описал ему гастрономические особенности райской земли, по которой имел честь ходить. В принципе же я надеялся отвлечь Атто, ослабить его бдительность и таким образом подготовить к вопросам, которые вскоре хотел ему задать – касательно смерти Данило Даниловича. Я знал Мелани: если я спрошу его о своем деле прямо, то получу только хитрые, изворотливые ответы.

Если богатство нации можно измерять по питанию, то я выгодно отличался от своих сотрапезников, поскольку в Австрии всегда так, словно здесь побывал король Мидас, чтобы превратить все в золото. Нормальная семья из трех человек съедает в день полкило мяса, что в Риме просто неслыханно; бедняки получают каждую неделю два фунта превосходной говядины на человека, и даже путешественники из Германии, где тоже довольно часто едят хорошие ребрышки, просто озадачены количеством венгерских коров и быков, которых каждый год съедают жители Вены: их много тысяч.

– В одном только монастыре босоногих августинцев в год съедают двадцать коров, сотню баранов и овец, двадцать пять свиней, шестьдесят уток и более четырех сотен кур, каплунов и цыплят в чугунке, – бегло перечислял я. – Богачи, как и бедняки, могут покупать одно и то же мясо, потому что средняя цена за кусок примерно одинаковая, чтобы те, у кого мало денег, не вынуждены были довольствоваться худшими частями.

– А в Париже мясо быков стоит 9 – 10 луидоров за фунт, этого себе не может позволить уже даже король! – вздохнул Доменико.

Расточительных банкетов я видел немало, когда состоял на службе еще у ватиканского государственного секретаря кардинала Фабрицио Спады. На его вилле на холме Джианиколо, в Риме, я сам носил к столу изысканнейшие блюда, огромные количества вина и обильные кушанья. Но это изобилие выпадало только на долю избранных, то есть было ничем по сравнению с буйной роскошью, которая имеется на столе любого австрийца: на именинах и свадьбах, поминках и приемах, а также при заключении договоров, вынесении приговора или вступлении в наследство. Представители каждой профессии, кроме того, собираются сами по себе: торговцы и писари, ремесленники и ростовщики, стражники и садовники, быть может, даже воры. Повсюду столы ломятся от яств: дома, на рабочем месте, в любом кабаке, во время кавалькады, даже в больнице или в суде.

И ни один регион Австрии не составляет в этом случае исключения: в одном только Тироле существует семьсот пятьдесят трактиров, о Вене и ее окрестностях ходит поговорка: «Вена – один сплошной байсль», в Штирии рассказывают о тамошних свадьбах, где за один вечер поглощают восемь быков, сотню баранов, пятьдесят телят, пятьдесят ягнят, сотню боровов, восемьдесят молочных поросят, шесть диких кабанов, сотню фазанов, сотню индюков, сто шестьдесят куропаток, двести каплунов, восемьсот курей, триста перепелов, четыреста голубей, четыреста фунтов сала, тысячу двести лимонов, тысячу двести апельсинов и сто гранатов.

Из-за голода во Франции, заключил я, даже наихристианнейший король почувствовал бы аппетит на кухне ненавистных венцев.

Пока я таким образом проповедовал перед пораженными лицами Атто и его племянника, шум за соседним столиком усилился настолько, что оба немедленно отвлеклись.

Дело в том, что гастрономические радости столицы императора имели и менее поэтичную сторону.

Доменико обернулся, и его удивленный взгляд остановился на других посетителях трактира: один пользовался салфеткой для того, чтобы высморкаться, чесать ею затылок и вытирать пот; второй вливал в рот вино и полоскал им горло, отчего жидкость текла по подбородку и шее; кто-то постоянно подливал соседу вино и дружелюбно, хотя и сильно, толкал в живот, если тот тут же не опорожнял кружку; еще один вилкой брал самый толстый кусок жаркого с подноса, стоявшего в центре стола, и тащил его на свою тарелку, из-за чего на столе оставался некрасивый жирный след; другой облизывал тарелку или ногтем соскабливал с нее остатки; некоторые так сильно чихали и кашляли, что забрызгивали соседей; кто-то плевался; один, обжегший себе язык горячим куском, с ревом открывал рот; а некто, когда с едой было покончено, завернул особо привлекательные оставшиеся кусочки в салфетку, чтобы тайком унести все это с собой.

Вскоре на лице Доменико обозначилась озадаченность. Ов бросил на меня вопросительный взгляд, но я притворился, что не заметил его. Он ведь не знал, как плотно занимались дурными застольными манерами венцев великий проповедник Абрахам а Санта-Клара, да и другие известные священники, как часто терпеливо напоминали верующим о том, чтобы они вели себя за столом менее по-скотски!

– Доменико, я слышу крики. Что случилось? – спросил Атто, накалывая на вилку форель.

За одним из центральных столов разыгралась довольно неприятная сцена. Большой компании был подан вертел с кусками жаркого, только что из печи. Чтобы очистить свиные ножки от пепла, один из сотрапезников сильно дунул на вертел, и горячие угольки полетели прямо в глаза сидевшей напротив даме. Ее супруг тут же потребовал от обидчика возмещения за случившееся. Между подогретыми винными парами мужчинами завязалась небольшая потасовка, которую персоналу с трудом удалось унять. К сожалению, супруг оскорбленной дамы нашел время всадить раскаленный вертел в седалище своего противника, и тому пришлось немедленно оказывать врачебную помощь.