Путешествие вокруг света на корабле «Бигль» - Чарльз Роберт Дарвин

17 декабря 1832 г. Покончив с Патагонией и Фолклендскими островами, я опишу теперь наше первое прибытие на Огненную Землю. Вскоре после полудня мы обогнули мыс Сан-Диего и вышли в знаменитый пролив Ле-Мер. Мы держались близко к берегу Огненной Земли, но среди облаков виднелись очертания суровой, негостеприимной Земли Статен. Во второй половине дня мы бросили якорь в бухте Доброго Успеха. При входе в бухту нас приветствовали туземцы – таким способом, какой подобал жителям этой дикой страны. Группа огнеземельцев, отчасти скрытая дремучим лесом, сидела на утесе, нависшем над морем, и, когда мы проплывали мимо, они вскочили и, размахивая своими рваными плащами, принялись испускать громкие, зычные крики. Дикари последовали за кораблем, и перед самым наступлением темноты мы увидели их костер и вновь услышали дикие крики.

Бухта представляет собой живописное водное пространство, наполовину окруженное низкими, округленными горами из метаморфического глинистого сланца, покрытыми до самой воды густым, мрачным лесом. Одного взгляда на этот ландшафт было достаточно, чтобы я понял, как сильно отличается он от всего, что я когда-либо видел. Ночью дул свежий ветер и с гор на нас неслись сильные шквалы. Нам пришлось бы плохо в это время в открытом море, и мы, как и другие мореплаватели, имели все основания назвать наше убежище бухтой Доброго Успеха.

Утром капитан направил отряд с целью завязать сношения с огнеземельцами. Когда мы подъехали на расстояние человеческого голоса, один из четырех туземцев вышел навстречу нам и стал отчаянно кричать, желая указать нам, где высадиться. Когда мы вышли на берег, дикари, казалось, несколько встревожились, но продолжали разговаривать и чрезвычайно быстро жестикулировать. То было, безусловно, самое странное и любопытное зрелище, какое я когда-либо видел; я не представлял себе, как велика разница между дикарем и цивилизованным человеком – она больше, чем между диким и домашним животным, поскольку у человека больше способности к усовершенствованию.

Переговоры вел главным образом старик, по-видимому, глава семейства; трое остальных были сильные молодые люди, ростом около 6 футов. Женщины и дети были отосланы прочь. Эти огнеземельцы совершенно не похожи на тщедушную и жалкую расу людей, живущих дальше на запад; они ближе к знаменитым патагонцам Магелланова пролива. Единственную их одежду составляет плащ, сделанный из шкуры гуанако, шерстью наружу; этот плащ они набрасывают на плечи, так что тело их столь же часто бывает обнажено, как и прикрыто. Кожа у них медно-красного цвета.

У старика вокруг головы была повязка из белых перьев, сдерживавшая отчасти его черные грубые и спутанные волосы. Лицо его пересекали две широкие поперечные полосы: первая, нанесенная яркой красной краской, шла от одного уха к другому и захватывала верхнюю губу, вторая, белая как мел, тянулась выше первой и параллельно ей, так что даже веки были выкрашены. Двое других мужчин были разукрашены полосками черной пудры, приготовленной из древесного угля. Вся группа в целом была очень похожа на чертей, появляющихся на сцене театра в представлениях вроде «Волшебного стрелка».

Самая поза их была какая-то униженная, а выражение лиц недоверчивое, изумленное и испуганное. После того как мы подарили им ярко-красной материи, они тотчас же повязали ее вокруг шеи и стали нашими приятелями. Это выразилось в том, что старик стал похлопывать нас по груди и производить какие-то кудахчущие звуки, вроде тех, что издают люди при кормлении цыплят. Я прогулялся со стариком, и он повторил это доказательство своей дружбы несколько раз, а в заключение отпустил мне три сильных шлепка – по груди и по спине одновременно. Затем он обнажил свою грудь, чтобы и я ответил ему такой же любезностью: я исполнил это, и он был, казалось, чрезвычайно доволен.

Если исходить из наших понятий, язык этих людей едва ли заслуживает названия членораздельного[191]. Капитан Кук сравнивает его со звуками, которые издает человек, прочищая горло, но, конечно, ни один европеец, даже прочищая горло, никогда не издавал такого количества хриплых, гортанных и щелкающих звуков.

Они прекрасно умеют подражать: стоило кому-нибудь из нас кашлянуть, зевнуть или сделать какое-нибудь необычное движение, как они немедленно все это повторяли. Кое-кто из нас начал было косить глазами; но одному из молодых огнеземельцев (у которого все лицо, кроме белой полосы поперек глаз, было выкрашено в черный цвет) удалось состроить еще более отвратительные гримасы.

Они могли совершенно правильно повторять каждое слово в любой фразе, с которой мы к ним обращались, и некоторое время помнили эти слова. А ведь мы, европейцы, все знаем, как трудно различать отдельные звуки в речи на чужом языке. Кто из нас, например, уследит за фразой, произносимой американским индейцем и состоящей более чем из трех слов? У всех дикарей, по-видимому, необыкновенно развита эта способность подражания.

Мне рассказывали, почти в тех же словах, о такой же забавной манере у кафров; австралийцы также давно прославились своей способностью так подражать человеку и изображать его походку, что того можно узнать. Чем объяснить этот дар? Не следствие ли это более частого упражнения восприятий и более обостренных ощущений у всех людей, пребывающих в диком состоянии, по сравнению с людьми давно цивилизованными?

Когда мы затянули песню, я думал, огнеземельцы повалятся наземь от изумления. С не меньшим удивлением глядели они на наши танцы; но один из молодых людей, когда его попросили, оказался не прочь повальсировать. Казалось, они мало привыкли к европейцам, но были знакомы с нашим огнестрельным оружием и боялись его; ничем нельзя было соблазнить их взять в руки ружье. Они просили дать им ножи, называя их испанским словом кучилья, и поясняли, чего хотят, показывая, будто держат во рту кусок ворвани и желают не рвать его, а резать.

До сих пор я еще ни разу не говорил об огнеземельцах, которые находились на борту «Бигля». В предыдущее плавание кораблей «Адвенчер» и «Бигль» с 1826 по 1830 г. капитан Фицрой взял группу туземцев в качестве заложников за пропавшую шлюпку, из-за кражи которой партия, занимавшаяся съемкой, оказалась в большой опасности; некоторых из этих туземцев, а также одного ребенка, купленного за перламутровую пуговицу, он взял с собой в Англию и решил воспитать их и наставить в вере за свой собственный счет. Желание вернуть этих туземцев на родину было одним из главных мотивов, побудивших капитана Фицроя предпринять настоящее плавание, и, прежде чем Адмиралтейство решило послать экспедицию, он великодушно нанял судно, чтобы самому отвезти их обратно. Туземцев сопровождал миссионер Маттьюс; о нем и о туземцах капитан Фицрой опубликовал полный и превосходный отчет.