Мы еще вернемся в Крым - Георгий Свиридов

Эсминец «Безупречный» при подходе к берегам Крыма был атакован немецкими торпедоносцами, не смог отбиться, получил несколько пробоин и затонул. На дно ушли тонны снарядов, важный военный груз и маршевое пополнение – около тысячу бойцов. Шедшая в Севастополь подводная лодка всплыла и подобрала лишь троих матросов. Из находившихся на борту пехотинцев никто не спасся.

2

Лидер «Ташкент» был последним надводным боевым крупным кораблем, который, отбив атаки воздушных хищников, уклонился от атак торпедных катеров и пробился в осажденный Севастополь. Он взял на борт около двух тысяч раненых, эвакуированных партийных работников, их семьи, женщин и детей без счета, сколько поместилось, и ящики с уцелевшими частями Панорамы первой обороны Севастополя 1854–1855 годов.

Но не успел быстроходный лидер далекой отойти от Крыма, как на рассвете был атакован вражеской авиацией. Бомбардировщики группами, одна за другой, устремились на перегруженный «Ташкент». Вот скупые строчки хроники:

«С 4 часов 45 минут в течение четырех часов лидер вел бой, отражал ожесточенные налеты немецкой авиации, которая 86 раз атаковала корабль и сбросила 336 бомб. Корабль сбил два самолета, умело маневрируя, избежал прямых попаданий, но близкие разрывы бомб вызвали многочисленные повреждения, он имел пробоины и получил свыше 1000 тонн воды. Команда героически отражала беспрерывные атаки противника и мужественно боролась за живучесть корабля».

А вот свидетельство С. Воркова, капитана эсминца «Сообразительный», который вышел встречать лидера:

«В 7 часов без нескольких минут выхожу в море.

Все встревожены. Это видно по лицам моряков, часто слышу вопрос: “Что случилось?” А я и сам толком не знаю. Известно только, что лидер поврежден авиацией и пока идет своим ходом.

Уже более двух часов, как эсминец вышел в море. На палубе растет настороженность и нетерпение. Напряженно всматриваемся вперед. Наконец замечаем дым. Ложимся курсом на черную полосу дыма. Опознаем лидер “Ташкент”.

Командир лидера капитан 3‑го ранга В.Н. Ерошенко сообщает:

“Имею две большие пробоины. Затоплены румпельное отделение, третий и пятый кубрик, первое и второе котельные отделения. Вода медленно поступает в корабль. Близко не подходите, управляюсь машинами”.

А через пять минут новый семафор:

“Пока буду идти своим ходом. Приготовьтесь взять меня на буксир. Сообщите свое место”.

Подхожу ближе и вижу: нос корабля погрузился в воду вровень с палубой полубака, сильно поднялась корма. По всему борту в районе кормы большая, во всю высоту надводного борта, пробоина. Палуба юта сплошь усеяна людьми. Они стоят, сесть негде. То же самое на надстройках, рострах и мостиках. Корабль то и дело рыскает, руля не слушает. Идет с небольшой скоростью по пологой кривой. Сильно дымит.

Появляются наши истребители. Из базы, вслед за нами, идут на помощь торпедные катера и эсминец “Бдительный”, но их пока не видно.

Сообщаю Ерошенко наше место.

Ерошенко молчит. До берега далеко, 26 миль… В 9 часов 30 минут получаю ответ: “Подходите к борту для снятия раненых”.

Подхожу к правому борту лидера. Стоим борт о борт. Идет перегрузка раненых и эвакуированных. Краснофлотцы берут раненых бойцов на руки, на плечи и несут в кубрики, на руках переносят детей.

С мостика смотрю вниз, на палубы кораблей. Сотни искалеченных людей, женщины, дети…

Стоит красноармеец и взглядом провожает ястребок, который низко пронесся над кораблями. Гимнастерка изорвана в клочья. Нет сапог, обе ноги и рука перевязаны бинтами. Здоровой рукой держит девочку в грязном, измазанном мазутом ситцевом платьице. Прижалась к солдату, исподлобья настороженными глазами рассматривает все вокруг.

Через 23 минуты мой зам. Беспалов докладывает, что погрузка закончена, принято около двух тысяч людей. Эсминец стал очень валким: основная масса людей и 70 тонн боезапаса, который мы должны везти в Севастополь, находятся на верхней палубе. Очень ограничена маневренность корабля.

Подходит эсминец “Бдительный” и берет лидер на буксир. Мы увеличиваем ход и удаляемся.

В сумерках заходим в порт Новороссийск, швартуемся к Каботажной пристани.

Еще до прихода в порт мы обдумали, как будем выгружать людей, приготовили три места для сходен. Увидев берег, люди могут потерять власть над собой и бросятся на причал. Однако именно так и произошло. Вся продуманная нами организация высадки рухнула.

Не успел эсминец подойти лагом к стенке, как вся масса людей хлынула на один борт и через поручни полезла на причал. Остановить их было невозможно. Пережив ужасы в Севастополе, а потом бомбежки в море, они спешили сойти на спасительный берег.

Корабль накренился на бок до 15 градусов и лег левым бортом на причал. Эсминец загружен еще и боеприпасами, полутонные снаряды чушками лежат на палубе и могут сорваться, упасть в море…

Отходит последняя санитарная машина. Схожу с мостика и докладываю командиру базы контр-адмиралу Г.Н. Холостякову о выполнении задачи.

Вечером с корабельным инженером М. Качаном стали подсчитывать нагрузку корабля. С лидера сняли 1975 человек, боевой груз 70 тонн и еще команду корабля. Основная масса людей и снаряды на верхней палубе. Допустимый крен не более 22–23 градусов. Устойчивость резко нарушена, метацентрическая высота оказалась очень маленькой. Налицо полная угроза переворачивания корабля.

На протяжении всей войны нам больше не приходилось ни разу перевозить такое количество людей и боевого груза. И ни один эсминец не перевозил столько людей за один раз».

3

Старший лейтенант Степан Пилюгин, начальник гауптвахты, грузный телом и с помятым лицом от вчерашней выпивки, повернулся с живота на левый бок и нехотя приоткрыл один глаз:

– Чего трясешь начальство, едрить твою мать!

Старшина Ершов, седоусый мужик, недавно призванный из запаса, продолжал трясти за плечо.

– Степан Иваныч! Степан Иваныч! – Ершов за короткие месяцы службы еще никак не привык обращаться по уставу. – Важное дело!

– Чего тебе?

– Срочно! К телефону!

– Эка важность! Запиши, потом доложишь! – пробурчал Пилюгин, намериваясь продолжить приятный сон.

– Приказано, чтоб лично! И немедленно!

– Откуда звонят? – просыпаясь, широко зевнул старший лейтенант.

– Из Севастополя! Из Главной военной прокуратуры!

Слова «главная» и особенно «прокуратура» произвели действие похлеще, чем вылитое на голову ведро холодной воды. Пилюгин мгновенно протрезвел. Схватил трубку телефона и, выдохнув, придал голосу служебный и, как подобает в разговоре с высоким начальством, слегка подобострастный тон:

– Старший лейтенант Пилюгин у телефона!

Слушая, он то и дело кивал головой, повторяя: