Мы еще вернемся в Крым - Георгий Свиридов

Вот какой подсчет приводит в своей книге «История Второй мировой войны» французский генерал Л. Шассен:

«Немецкая артиллерия послала на Севастополь 30 тысяч снарядов, а авиация Рихтгофена совершила 25 тысяч вылетов и сбросила 125 тысяч тяжелых бомб – почти столько, сколько английский воздушный флот сбросил на Германию с начала войны».

К примеру, ключевые позиции Сапун-горы подверглись такой обработки с воздуха и артиллерийским налетам, что местами все укрепления сравняли с землей. Но пройти и через такие рубежи немцы не смогли. Севастопольцы не сдавались! Несли значительные потери, но держались. Умирали, но не отступали. Такого накала уличных боев еще нигде и никогда не было! Бойцы верили в свои силы, в своих командиров. Только было бы побольше снарядов и патронов!

Тяжелой поступью шло время последних чисел июня, – час за часом, день за днем, оставляя глубокий след и рваные раны на теле города и в сердцах людей. События разворачивались быстро и грозно, и каждое «сегодня» было не похоже на «вчера». Каждый новый день был насыщен ожесточенными боями настолько, что казалось, еще одной атакой, одним выстрелом больше – и все рухнет, взорвется, не выдержит такого напряжения. Но день уходил в затемнение ночи, а с рассветом все тот же неудержимо нарастающий темп сражения рос, увеличивался и закалял в своем пламени характеры, мужество и волю людей, и они в кипении этого страшного котла обретали новые качества, невиданные доселе, и твердость духа покрепче стали.

Судьба Севастополя еще не была решена!

С наступлением темноты бомбежка и уличные бои начинали стихать. Ночь темная, непроглядная, пропитанная пороховой гарью и запахами моря, укрывала город и приносила короткую передышку. Лишь изредка, разрезая темноту, тянулись к звездам тонкие трассы пуль и одиночных снарядов. Гитлеровцы тоже занимали оборону, они в развалинах городских улиц передвигаться в темноте не решались…

В этот же день поздней ночью адмирал Октябрьский вместе с Военным Советом Черноморского флота и отделами штаба перебрался на запасной флагманский командный пункт, устроенный в подземном помещении 35‑й башенной батареи.

35‑я батарея, как и 30‑я, являлась самым современным и мощным оборонительным узлом. Две башенные установки 35‑й, по два могучих ствола на каждой, образовывали батарею, представляли собой подземный городок, вырубленный в скальном граните и укрытый толстым слоем бетона. Расстояние между башнями почти сто метров. В подбашенном помещении была рельсовая железная дорога с ручными вагонетками, в которых боеприпасы доставлялись из пороховых погребов к заряднику. Подъем боеприпаса зарядником осуществлялся с помощью электропривода. Фугасный дальнобойный снаряд весил 314 килограммов, дальность обстрела – 44 километра.

Под землей и бетоном в скале вырублен лабиринт отсеков и переходов, своя автономная энергосистема, большое подземное хозяйство. Около четырехсот человек служили на батарее.

В трех километрах от основной батареи в сторону мыса Фиолент находилась 16‑я ложная батарея открытого типа; при ее строительстве были использованы бетонные укрепления дореволюционной береговой батареи.

Вслед за командованием в районы 35‑й и 16‑й ложной батареи переходили все тыловые службы армии и флота. Туда же был переведен командный пункт охраны водного района. В два часа ночи радиоцентр штаба вступил в строй, открывались радиовахты; узел связи разместился в подземном помещении на глубине двадцати шести метров, антенны были выведены через вентиляционные отверстия.

На рассвете на 35‑ю батарею прибыл и Военный Совет Приморской армии во главе с генералом Петровым.

Утром, по приказу командующего, был свернут командный пункт ПВО Черноморского флота, две радиолокационные станции воздушного слежения РУС-2 были сброшены в море у мыса Фиолент. Противовоздушная оборона перестала существовать, сигналы оповещения о воздушном противнике более не передавались. Там же, у мыса Фиолент и Ново-Казачьей бухты, с высоких крутых откосов в море, на камни, сбрасывали многие транспортные средства, трактора, прицепы, автомашины, грузовики…

5

Адмирал Октябрьский задумчиво сидел за письменным столом в своем кабинете, в подземном отсеке 35‑й батареи. Отсюда еще была связь с Кавказом и Москвой, но ее не было с частями и подразделениями, ведшими тяжелые бои в Севастополе… Часы на стене отсчитывали последние минуты 28 июня 1942 года. Памятный в истории Севастополя день.

Почти сто лет назад, 28 июня 1855 года, в осажденном Севастополе легендарный адмирал Нахимов, который атаковал и полностью уничтожил турецкий флот в Синопской бухте и вместе с адмиралом Корниловым возглавил первую оборону русской морской крепости, произнес слова, которые обессмертили его имя:

«Я никогда не оставлю Севастополя! Даже если армия покинет город, то я закреплюсь с верными мне матросами на Малаховом кургане и буду там драться до конца!»

Вспомнил ли Филипп Сергеевич, командующий флотом, возглавивший оборону Севастополя, но, к сожалению, не проведший ни одного морского сражения, эти слова легендарного адмирала?

Адмирал в третий раз переписывал телеграмму, вычеркивая и вставляя слова, стремясь сделать ее содержание кратким и тревожным.

«Командующему фронтом Буденному, наркому ВМС СССР Кузнецову.

Противник прорвался с Северной стороны на Корабельную сторону. Боевые действия протекали в характере уличных боев. Оставшиеся войска устали, хотя большинство продолжает героически драться. Противник резко увеличил нажим авиацией, танками, надо считать, в таком положении мы продержимся 2–3 дня.

Исходя из данной конкретной обстановки, прошу Вас разрешить мне в ночь с 30. 06. на 1. 07. вывести самолетами 200–300 ответственных работников, командиров на Кавказ, а также, если удастся, самому покинуть Севастополь, оставив здесь своего заместителя генерал-майора Петрова».

Нарком Кузнецов, получив телеграмму Октябрьского, встретился с начальником Генерального штаба Василевским, и, обсудив ситуацию, они поехали в Кремль, к Сталину.

Верховный главнокомандующий выслушал доводы Кузнецова и Василевского, нахмурил брови и нехотя, скривив губы, молча кивнул.

Вернувшись из Кремля, в 16 часов Кузнецов послал ответную телеграмму:

«Эвакуация ответственных работников и ваш выезд разрешены».

Таким образом в Ставке было принято решение об эвакуации избранных.

Вчитайтесь в текст телеграммы. Она таит скрытый смысл. В те времена «ответственными работниками» было принято считать исключительно руководителей партийных и советских органов власти, то есть сугубо гражданских лиц, а отнюдь не армейские чины. В армии и на флоте были только командиры: командиры соединений, кораблей, командиры дивизий, полков, командиры специальных частей и подразделений, но никогда не было «ответственных работников». Сталин, давая согласие на эвакуацию «ответственных работников», несомненно старался спасти партийные кадры… А как развернулись события в действительности?