Гротески - Ганс Гейнц Эверс

чтобы немного заглушить их, пел свой заученный припев: уала галиба ил’Аллахта ‘аля…

Внезапно в комнату ворвался джентльмен во фраке и окликнул меня по имени. Я обернулся.

– О, наконец-то! – Он заспешил ко мне. – Прошу, подарите мне вашу кривую!

– С удовольствием, – ответил я. – Не желаете ли присесть?

Я подтолкнул к нему подушку, и джентльмен во фраке присел рядом со мной на пол. Я усадил его так, что теперь его широкая спина тоже служила стеной и он, сам того не ведая, поддерживал вместе со мной турчанку из Красного Креста во время исполнения ею роли плюща. Я налил ему стаканчик.

– Будьте здоровы, – сказал он. – Вздрогнем! – Он поднял руку на уровень плеча, согнул ее под прямым углом, протянул свой бокал и посмотрел на меня. Затем поднес его ко рту и опорожнил. – Во благо! – продолжил он. – Позвольте представиться: доктор Хауэр… или на самом деле теперь уже асессор доктор Хауэр, я позавчера сдал экзамен на асессора.

– Мои поздравления, господин асессор, – сказал я.

Он рассмеялся:

– О, благодарю, благодарю вас! Теперь-то я уже, конечно, освоил юриспруденцию, просто довел это дело до конца ради своего старика. И отныне я просто собираю кривые, ибо это – подлинное дело всей моей жизни!

– Прекрасное дело жизни, – подтвердил я, – достойнейшее! – Я понятия не имел, о чем он на самом деле толкует, просто хотел из человеколюбия поддержать разговор, чтобы выиграть для изголодавшейся исполнительницы роли плюща позади нас еще четверть часа, в течение которого она могла бы высасывать досуха своего маленького друга. – Значит, вы собираете кривые? И сколько их у вас уже есть?

– Семьсот тридцать две уникальных кривых! – гордо ответил асессор. – Я считаю, что мое собрание уже является одним из лучших на земле.

– Без сомнения! – пробубнил я. – Уверен, вы соберете еще больше!

– Еще больше? – Он засмеялся. – Конечно, в тысячу раз больше! Теперь я свободен, я сам себе господин, у меня достаточно средств, и я могу посвятить все свое время моей великой идее. У меня многое впереди, и я должен добиться успеха. Я никогда не женюсь: моя жена – кривая!

– Самая очаровательная женщина! – кивнул я. – Выпьем же за фрау Кривую. Только мой вам совет – не ездите с ней в Прагу![56]

Мы выпили, и он сунул мне листок бумаги и карандаш.

– Пожалуйста, вашу кривую! – повторил он. – Я знал, что вы будете здесь сегодня, я пришел ради вас. Следил за вами несколько часов, но не хотел беспокоить. Кстати, мне сегодня повезло, я встретил здесь Макса Либермана[57] и Ведекинда[58]. Заполучил восемь очень интересных кривых, все – сплошь громкие, славные имена!

Он вручил мне пару листков, на каждом из которых была изображена извилистая линия с подписью внизу. Я подумал, что я вполне мог бы сделать что-то подобное для господина асессора. Так что я взял карандаш и нарисовал кривую, после чего вернул бумагу ему. А выглядела она вот так вот:

– Двадцать марок, пожалуйста! – сказал я, протягивая руку.

– Двадцать марок? – Господин асессор сделал очень удивленное лицо. – Я никогда не платил за кривую.

Настала моя очередь удивиться.

– Неужели? Вы же сами расписывали ценность своей коллекции кривых. Мне очень жаль, но я не могу изобразить кривую меньше чем за двадцать марок!

Заседатель подал мне золотую монету, я бросил ее официанту, так кстати только что появившемуся в дверях, и заказал бутылку шампанского «Айала»[59]. Коллекционер кривых погрузился в созерцание своего нового сокровища.

– Великолепно! – пробормотал он. – Чрезвычайно поучительно! Она так напоминает мне смелые позы Сахарет[60]! Вы ведь начинаете с восьмерки, не так ли?

– О да. – Я кивнул. – Почему бы мне не начать с нее?

– Примечательная последовательность: два, шесть, один! – продолжал он, сравнивая мой рисунок с другими. – У Либермана – два, один, шесть в конце!

– Тоже неплохо: два, один, шесть! – закивал я. – Тоже очень здорово и замечательно!

Асессор сунул листки в папку.

– Поверьте мне, – вздохнул он, – я хотел бы оказаться на небесах! Что сказал бы Бетховен, если бы я показал ему эту коллекцию кривых?

Тут во мне вспыхнуло любопытство. Стоило узнать, что это были за кривые, которые собирал асессор, могущие самого Бетховена поразить. Но я не мог спросить без того, чтобы это не выглядело признанием, что я продал ему простой росчерк пера за двадцать марок. Поэтому я ответил:

– Бетховен, несомненно, был бы чрезвычайно доволен. Не думаю, что у него самого есть такая красивая коллекция кривых.

– Была ли вообще у Бетховена коллекция кривых? – спросил асессор. – Что-то я про нее не слышал.

– Я тоже, – пришлось согласиться. – Но почему бы ей у него не быть?

– Конечно, – задумчиво произнес асессор. – Наверное, он когда-нибудь сам рисовал кривые к своим симфониям?

Кривые одержимого коллекционера имели какое-то отношение к музыке?.. Я решил раскрыть тайну во что бы то ни стало.

– У вас при себе случайно нет какой-нибудь из ваших коллекционных кривых? – задал я безобидный вопрос.

Он с готовностью раскрыл свою папку.

– С собой нет, – сказал он, – но я могу быстро нарисовать их для вас!

Он начал царапать на листке бумаги.

– Вот это – среднее арифметическое кривых Второго Земельного суда в Берлине! Средний росчерк всех судей, прокуроров, адвокатов, асессоров и юристов-стажеров. Очень интересно, не так ли? – Чистая молния! – сказал я. – Очень интеллигентная кривая, истинно юридическая! – Да, что-то такое в ней есть, – согласился асессор. Я всмотрелся в изображение на листке, и меня вдруг осенило. Цифры, возможно, означали девять симфоний Бетховена! – Господа юристы начинают с единицы, – неуверенно предположил я. – Да, – подтвердил асессор, – первая симфония им нравится больше всего, а пятая – меньше всего! Подумайте, пятая! Странно, не правда ли?

– Ну, они всего лишь юристы, – ответил я.

Теперь я понял его идею: «кривая» означала графическое изображение порядка, в котором отдельный человек или целая группа людей оценивали симфонии Бетховена! Итак, тот, кто больше всего любит Симфонию № 9 «Ода к радости», затем «Героическую» третью, затем «Сонатину фа мажор», затем «Пасторальную» шестую, должен начать свою кривую снизу, затем подняться довольно высоко, опуститься, снова немного подняться…

– Что еще у вас есть из коллекционных кривых, господин асессор? – спросил я.

– О, у меня есть средняя кривая одного из корпусов Гейдельбергского университета! Кроме того, средняя кривая участников съезда Кёзенского студенческого союза за тысяча девятьсот второй год! Каждый раз требуется проделать большую работу, чтобы зарисовать каждую кривую и рассчитать среднюю кривую