Гротески - Ганс Гейнц Эверс

я стал вам перечислять все, но тот, кто хоть немного знает меня, поймет – мне нет причин лгать.

Почему Арно Фальк влюбился

Арно Фальк, обладатель прекрасного имени, фиолетового галстука, канарейки, бинта для усов, цитры и многих других полезных и хороших вещей; Арно Фальк, приказчик торгового дома «Микфет и сыновья» (лесная торговля), двадцати четырех лет от роду, светловолосый, голубоглазый; Арно Фальк, у которого нос, рот, подбородок обыкновенные, особых примет, как говорится, нет…

Арно Фальк, безбедный человек, безупречно честный, смышленый, преданный своему делу, солидный, домовитый, добрый, немного застенчивый…

Арно Фальк, холостяк, не отбывший воинской повинности, не привлекавшийся к судебной ответственности, не имеющий орденов и других знаков отличия…

Арно Фальк сегодня является героем, о котором не перестает говорить весь Обернгейм. И небезосновательно! Этот достойный молодой человек обручился… с самой Христиной Потгарт, старшей дочерью Филиппа Потгарта!

Как же так? – можете спросить вы. Обручился Арно Фальк, самый скромный и застенчивый из молодых и бракоспособных обернгеймцев? Он, кто ни за что не отваживается пригласить девушку на танец? Кто двадцать раз на день густо краснеет без всякой видимой причины и стесняется всех и каждого?

Никто не мог понять, что приключилось с этим примерным юношей, а факт оставался фактом. Стало известно, что в субботу вечером Арно Фальк сделал любовное признание фройляйн Христине Потгарт. В воскресенье, в 12 часов дня, он говорил с ее родителями, а во вторник помолвка получила публичное оглашение.

После всего того не оставалось места сомнениям. Но…

Обернгеймцы всегда были большими поклонниками этого маленького союза «но». Теперь они вопрошали:

– Но… Но каким образом все произошло?

В то время Обернгейм насчитывал 9730 душ населения, что обеспечивало наличие 9730 различных мнений. Правда, я несколько увлекся. Обернгеймские молокососы (ну, то есть грудные дети) не имели собственного мнения, а ввиду того, что обернгеймцы очень долго оставались, по сути, молокососами, мнений было меньше, чем жителей. При всем том было великое множество всевозможных кривотолков насчет того, что именно заставило Арно Фалька сделать предложение Христине Потгарт.

Смущало следующее: Христина недавно праздновала тридцатилетие со дня рождения и, значит, была на шесть лет старше своего жениха. Она была на хорошем счету в городе, и юнцы вроде Арно Фалька относились к ней с большим почтением. Безобразна?.. Нет, безобразной она не была, но и хорошенькой при всем добром желании ее нельзя было назвать. Она носила пенсне – строго говоря, только по воскресеньям, будучи в церкви, она вооружалась пенсне, и злые языки утверждали, что при этом она оглядывалась по сторонам, желая показать всем, какая она вся из себя важная и серьезная.

Подруги очень любили Христину, когда она бывала с ними. В противном случае, то есть на расстоянии, они любили ее гораздо меньше. Одно можно утверждать: все обернгеймцы сходились во мнении, что эта почтенная во всех отношениях девушка никогда не выйдет замуж.

– Потому что, – говорили они, – надо сперва с ума сойти для того, чтобы сделать предложение этой облезлой кошке.

Правду сказать, два-три таких сумасшедших нашлось, но в последнюю минуту ими овладевал такой ужас, что, рискуя неприятностями, они отказывались от своего намерения.

В этом-то и заключалась вся загадка. Подумайте только, юный, начинающий свою жизнь Арно Фальк сделал предложение Христине Потгарт! У ягненочка хватило львиной удали сказать про свою любовь, а дикая гиена с ангельским смиренномудрием приняла эту любовь и дала свое согласие на брак!

– Пойми, кто может! – провозгласил городской судья после того, как один провизор в продолжение получаса излагал ему свои взгляды на этот замечательный брак. В сущности, судья так же мало понимал во всем этом деле, как и до столь длительного разговора.

Три недели не переставали говорить об Арно Фальке в связи с Христиной Потгарт. Неизвестно, сколько времени это прослужило бы еще темой для разговоров, но как раз подоспело банкротство купца Ролова, и сплетники получили свежую пищу. Кто знает, не случись банкротства, быть может, любознательные обернгеймцы до сих пор не оставили бы в покое несчастного, трижды несчастного юношу. Но, к счастью, Ролов вылетел в трубу; вполне естественно, что каждый порядочный обернгеймец думал и рассуждал только об этом событии.

Я, право, не знаю, интересует ли обернгеймцев в настоящее время история любви Арно Фалька.

– Ведь это случилось так давно… Целых два года назад! – могу я услышать – и нахожу, что по-своему мои оппоненты правы.

Но меня лично такое возражение нисколько не смущает. Я передаю историю вовсе не для того, чтобы потешить моих милых сограждан; я рассказываю ее для себя и для некоторых добрых друзей. Уж я таков!

Но прежде всего считаю своим нравственным долгом поведать, каким образом я открыл истинную подоплеку этого дела.

Все произошло следующим образом. В то незабвенное время я работал в качестве секретаря у нашего городского судьи, и все слухи, волновавшие обернгеймцев, одинаково волновали меня – возможно даже, что в большей мере. Подобно всем остальным, и я горел желанием узнать историю и внутреннюю сторону этой любви. Я решил про себя так: надо думать, что и Арно Фальк, и Христина Потгарт одинаково знают про события и про обстоятельства, предшествовавшие критической минуте. Знают только они, и никто больше! Отсюда следует, что только у них я могу добиться истины.

Обратиться за разъяснениями к Христине – такой шаг был, пожалуй, слишком рискованным. И я решил попытать счастья у Фалька. Я познакомился с ним, довольно близко сошелся, даже подружился, и наша дружба продолжалась целых три недели, вплоть до того дня, когда он открыл мне свою тайну. Только тогда остыла наша связь, уж слишком я грубый и непосредственный человек! Очень жаль! По-моему, неделикатнейшее дело – то, что я во всеуслышание передаю правду. Ведь я страшно компрометирую этого доброго, милого Арно! Это просто возмутительно с моей стороны, но что ж тут поделать? Уж я так создан, что ничего не могу таить про себя. Необыкновенно открытая натура!

Я убедительно прошу Арно Фалька извинить меня. Я тем более достоин извинения, что сам сознаюсь в своем поступке. Нехорошо и то, что я не счел нужным передать рассказ под вымышленными именами, но вряд ли какие-либо другие имена, кроме «Арно» и «Христины», так характерны для этого происшествия. Для того чтобы хоть несколько загладить свою огромную вину, я позволю себе дать вам благой совет: не водите знакомства с писателем, с писателями вообще. Я лично воздерживаюсь. Препоганый, доложу я вам, народец!

Ну, теперь-то я могу приступить к