Трибунал - Свен Хассель

— Утром ты обещал, что не будешь сегодня напиваться, — жалобно говорит она, убирая со лба темный локон.

— Слышали? Эта сука говорит, что я пьян! — Громко рыгает и глупо улыбается. — Какое оскорбление! Кажется, ты забыла, кто комиссар в этой деревне! Ну, погоди, сука! Мне легко разделаться с тобой и твоим шлюхиным отродьем! — Он вновь наполняет кружку и пьет. Пиво льется ему на подбородок и грудь. Он отфыркивается. — Не указывай, что нам делать, киевская кобыла! На Колыме много места для троцкисток вроде тебя! Я знаю, что у тебя на уме, злобная контрреволюционная тварь! — произносит он заплетающимся языком и с кружкой в руке, пошатываясь, подходит к ней. С гогочущим смехом выливает пиво ей на голову и бьет ее по лицу. — Трахалась с красавчиками-офицерами, распутная тварь! Никто из нас не верит, что ты была замужем за этим дерьмовым капитаном! Говоришь, он пал в бою с финскими фашистами! Еврейская ложь! Этот гад застрелился, потому что боялся идти на фронт! Я знаю эти дела! Разве я не политрук?

— Ты совершенно пьян, — говорит она, утирая рукавом с лица пиво. — Станешь ты когда-нибудь взрослым? Завтра будешь жалеть об этом!

Он смотрит на нее с дурацким, пьяным выражением, потом толчком валит на пол, берет за лодыжки волочит по полу, будто сани, к ухмыляющейся толпе у стойки.

— Эй! — кричит он, распахивая на ней одежду, — пользуйтесь, кто хочет! Я, комиссар Григорий Антеньев, разрешаю вам! Шлюхи — государственная собственность!

И с грубым смехом раздвигает ей ноги.

— Свечой ее, свечой! — восторженно кричит Женя и сует толстую восковую свечу в обнаженное междуножье женщины. — Высокомерная, образованная кобыла!

И грубо валит ее на стол.

— Давайте, ребята, — усмехается Галя. — Ворота открыты! Вдуйте ей! Сука, смотрит на нас свысока, потому что мы не понимаем книг!

— Мама, мама, — вопит маленький мальчик, слабо колотя пьяную толпу.

— Давайте я, — улыбается, пуская слюни, Юрий, и расстегивает брюки. — Вот, сука, такого большого нет во всем Киеве! Кончай орать! Тебе хорошо!

— Я ее сзади, — хихикает одноногий Михаил, спустив брюки к единственной лодыжке.

— Заткнись ты, шлюхино отродье! — кричит Коснов, мускулистый охотник на пушного зверя, и швыряет мальчика на пол.

Всякий раз, когда один из пьяных, слюнявых мужиков заканчивает, Женя окатывает изнасилованную женщину ведром воды.

— Мы здесь блюдем чистоту, — говорит она с хриплым смехом, — но киевским шлюхам этого не понять!

— Шлюх бесплатно не трахают, — кричит со смехом Женя. — Один заход — копейка, мальчики!

— Такой дешевой шлюхи у меня еще не было! — радостно кричит Федор и кладет между ног женщины трехкопеечную монету.

Наскучив этим, они закатывают женщину под стол. Женщина отчаянно зовет мальчика, лежащего без сознания под скамьей.

— Как громко воет эта сука, — раздраженно говорит Юрий. — Вышвырните ее!

Женщину безжалостно выталкивают пинками в снег.

— Мой мальчик, — отчаянно кричит она, безумно колотя кулаками по толстой двери.

Григорий поднимает мальчика и выбрасывает в дверь, будто мяч. Он падает в далекий сугроб.

— Этих предателей народа нужно уничтожать! — кричит Михаил и бьет кулаком по столу. — Я недавно читал в «Правде», что они лезут повсюду. Только представьте себе, нашли еврея, который пробрался на должность замполита. Его расстреляли, — добавляет он после недолгой паузы.

— Остановка означает смерть, — безо всякой причины говорит Юрий, протягивая Михаилу кружку пива.

Поддавшись неожиданному порыву, Женя предлагает всем бесплатное угощение. Разговоры стихают. В «Красном ангеле» воцаряется тишина. Все изумлены. Никто не помнит, чтобы толстая буфетчица хоть раз была такой щедрой.

— Я затолкаю сынка этой шлюхи туда, откуда он вылез! — кричит Григорий, шумно падая на пол.

— Убери свои грязные руки с моих ног, — рычит Женя. — Ты последний, с кем бы я стала трахаться!

— Если попробуешь раз, то ни на кого больше не захочешь смотреть! — бессмысленно улыбается Коля.

— Сопляк, — насмешливо произносит Женя. — Да я плавала по семи морям, обслуживала дипломатов и генералов! Думаешь, опущусь до снежной обезьяны вроде тебя? Однажды я трахалась посреди Атлантического океана с настоящим лордом! — При этом воспоминании она радостно улыбается. — Это был настоящий англичанин, со старинным замком, по которому каждую ночь в полнолуние расхаживал призрак герцогини! Когда он кончил, его сперма была голубой. Как фонарь возле комиссариата!

— И с тех пор ты ни разу не подмывалась, — язвит Таня, сосланная на время в деревню. Никто, даже политрук, не знает, чем она провинилась. Шептались, что должен прийти приказ о ее расстреле. Такое уже случалось. Кое-кто говорит, что она доносчица.

— Я водил грузовик в Омск, Москву, Ленинград, — хвастает Дмитрий.

— А теперь путешествуешь только от «Красного ангела» к оленьему сараю, — усмехается Катя, жена молочника.

— Сама не знаешь, что говоришь, женщина, — отвечает Дмитрий и с презрением плюет. — Омск, Москва, Ленинград — самые трудные маршруты в Советском Союзе. К тому времени, когда едешь по Невскому проспекту, ты уже наполовину сумасшедший!

— Охотно верю, — пронзительно смеется Катя. — Ты никогда не был другим!

— Когда в конце концов я окончательно спятил, — продолжает Дмитрий, словно не слыша ее, — то стал бродягой, бесплатно объездил на поездах весь Советский Союз. Поезда хороши тем, что всегда есть ведущие в новое место рельсы. А если приедешь в город зимой, когда спать на улице холодно, то там есть тюрьма, где можно найти тепло и какую-то жратву.

— Да, в Советском Союзе это хорошо, — патриотически кричит Юрий, — недостатка в тюрьмах у нас нет. Да здравствует Сталин!

— Настал день, когда простился с этой чудесной, вольной жизнью, — печально улыбается Дмитрий. — Это случилось в Одессе. Я спал на скамье в парке Пролетариата, и меня кто-то пнул в задницу. Рядом стоял какой-то болван-милиционер, улыбался мне и вертел колесом свою длинную дубинку. Он ударил меня ею по пяткам, и боль прошла через все тело. До самых корней волос.

— Ухожу, — сказал я, вежливо кланяясь. — Я лег здесь по ошибке!

— Ты не так глуп, как кажешься, — усмехнулся милиционер и ударил меня по лбу дубинкой, чтобы я надолго запомнил, что спать в парке Пролетариата нельзя. Я припустился бегом со всех ног, но едва выбежал из парка, меня арестовали. К сожалению, это произошло на рассвете, когда разъезжают молочные телеги, это лучшее время для милиции. Я ждал возможности выпить кофе и перекусить.

Меня привезли на специальную станцию. Там избили и заставили признать, что работа — это великое благо для всех советских граждан. — Он широко раскидывает руки и смотрит на замерзшее окно. — И с тех пор я здесь, в обществе бутылки!