О Китае - Генри Киссинджер

Наступил революционный момент во внешней политике США: американский президент объявлял о наличии у нас стратегического интереса. Этот интерес состоит в том, чтобы выжила одна крупная коммунистическая страна, с которой у нас не было значимых контактов в течение 20 лет и против которой мы воевали в одной войне и участвовали в двух военных столкновениях. Как передать такое решение? Переговоры в Варшаве на уровне послов несколько месяцев не проводились, и их уровень явно не соответствовал передаче точки зрения такого масштаба. Тогда администрация решила пойти на другую крайность и информировать общественность об американском решении расценивать конфликт между двумя коммунистическими гигантами как дело, затрагивающее американские национальные интересы.

Среди шумной пропаганды воинственных советских заявлений с угрозами войны на различных форумах американские официальные лица получили указание передать, что Соединенные Штаты не останутся безразличными и не будут пассивными. Директора Центрального разведывательного бюро Ричарда Хелмса попросили выступить на брифинге с информацией о том, что советские официальные лица, судя по всему, зондировали у других коммунистических руководителей их мнение относительно превентивной атаки на китайские ядерные объекты. 5 сентября 1969 года заместитель государственного секретаря Эллиот Ричардсон все четко изложил в речи перед Американской ассоциацией политических наук: «Идеологические разногласия между двумя коммунистическими гигантами нас не касаются. Но мы весьма озабочены тем, что их ссора наносит сильный удар по международному миру и безопасности»[348]. По правилам «холодной войны» заявление Ричардсона являлось предупреждением о том, что каким бы ни был взятый Соединенными Штатами курс, нейтральным он не будет, что США намерены действовать в соответствии со своими стратегическими интересами.

Когда эти меры разрабатывались, главной целью становилось создание психологических рамок завязывания отношений с Китаем. Просмотрев с тех пор множество документов, опубликованных главными участниками конфликта, я сейчас больше склоняюсь к мнению о том, что Советский Союз был гораздо ближе к нанесению превентивного удара, чем мы предполагали, и что неопределенность по поводу американской реакции оказалась главной причиной отмены этого плана. Сейчас становится ясно, например, что в октябре 1969 года Мао Цзэдун считал нападение неизбежным, поэтому он приказал всем руководителям (кроме Чжоу Эньлая, оставленного управлять правительством) рассредоточиться по всей стране и привести в боевую готовность свои, хоть и не очень большие в те времена, ядерные войска.

Возможно, в результате американского предупреждения, а может, из-за внутренней динамики в коммунистическом мире напряженность между двумя коммунистическими гигантами спала на протяжении года, а немедленная угроза войны снизилась. Председатель Совета министров Советского Союза Алексей Николаевич Косыгин, летевший в сентябре в Ханой на похороны Хо Ши Мина через Индию, а не через Китай, то есть более длинным путем, неожиданно изменил обратный маршрут, и уже в полете его самолет направился в Пекин. Такой решительный поступок предпринимается странами для того, чтобы либо предъявить ультиматум, либо начать новую главу в двусторонних отношениях. Не произошло ни того ни другого или — в зависимости от того, как оценивать ситуацию, — случилось и то и другое. Косыгин и Чжоу Эньлай встретились в пекинском аэропорту и общались в течение трех часов — вряд ли это можно назвать теплым приемом премьер-министра страны, формально все еще остававшейся союзником. Чжоу Эньлай предложил проект меморандума о взаимопонимании, предусматривавший взаимный отход со спорных позиций на северных границах и другие меры ослабления напряженности. Предполагалось, что документ будет подписан совместно после возвращения Косыгина в Москву. Этого не произошло. Напряженность достигла высшей точки накала в октябре, когда Мао Цзэдун отдал приказ высшим руководителям эвакуироваться из Пекина, а министр обороны Линь Бяо объявил военным о «состоянии боевой готовности первой степени» на случай тревоги[349].

Таким образом, создались условия для развертывания китайско-американских контактов. Каждая из сторон периодически отступала назад, дабы не создавать впечатления, что именно она делает первый публичный шаг: Соединенные Штаты поступали таким образом, не имея площадки для перевода президентской стратегии в официальную позицию, Китай — из-за нежелания продемонстрировать свою слабость перед лицом угроз. В результате обе страны закружились в танце, таком интригующем, что, танцуя его, обе стороны всегда могли заявить, что они не в контакте, таком стилизованном, что ни одной из стран не нужно было нести ответственность за проявленную инициативу в случае ее отклонения другой стороной, и таком скользящем, что существующие политические отношения могли бы продолжаться без необходимости проведения консультаций по поводу предполагаемого сценария развития событий. В период между ноябрем 1969 и февралем 1970 годов случилось всего 10 эпизодов, когда американские и китайские дипломаты в различных столицах по всему миру обменивались какими-то словами — событие, знаменательное прежде всего тем, что до сих пор дипломаты всегда избегали друг друга. Тупиковую ситуацию преодолели, когда мы дали указание Уолтеру Стесселю, американскому послу в Варшаве, на мероприятии приблизиться к китайским дипломатам и высказать просьбу о диалоге.

Местом встречи стал показ югославской моды в польской столице. Присутствовавшие на мероприятии китайские дипломаты, не имевшие никаких указаний, покинули его сразу же. В отчете китайского атташе об инциденте говорится о том, до какой степени напряженными стали отношения. Много лет спустя во время интервью он вспоминал, что увидел двух разговаривающих между собой американцев, показывающих на группу китайцев, стоявших в другом углу помещения; одного этого оказалось достаточно, чтобы китайцы встали и ушли, боясь того, что с ними смогут заговорить американцы. Американцы, полные решимости выполнить полученные указания, последовали за китайцами. Когда отчаявшиеся китайские дипломаты ускорили шаг, американцы побежали за ними, крича по-польски (единственный понятный обеим сторонам иностранный язык): «Мы из американского посольства. Мы хотим встретиться с вашим послом… Президент Никсон хочет возобновить переговоры с китайцами»[350].

Через две недели китайский посол в Варшаве пригласил Стесселя на встречу в китайское посольство для подготовки к возобновлению варшавских переговоров. Восстановление места встречи неизбежно затрагивало фундаментальные проблемы. О чем две стороны намеревались вести переговоры? И чем они должны завершиться?