Клятва на мече - Николай Буянов

– Я ничего не заметил. Где же стрела?

– Чуть справа от вашего виска, мой господин.

Юнгтун Шераб стремительно обернулся. Миниатюрное темно-коричневое древко торчало из стены совсем рядом с его головой.

Близко. В каких-то двух пальцах.

Голубь взмыл вверх, и эта картина – белая птица в синеве неба – приковала к себе всеобщее внимание. Даже великан Кон-Гьял, беспрестанно рыскавший беспокойным взглядом по толпе, на миг поднял глаза вверх… Как раз в тот самый момент, когда голубь вдруг исчез, обратившись, как по волшебству, ярким разноцветным облаком.

Король Лангдарма не сразу и понял, что произошло. Его что-то кольнуло в шею, будто ужалило большое насекомое… Но насекомых не могло быть в третий зимний месяц (в этом году Ченгкор-Дуйчин пришелся как раз на вторую его половину). Он хотел дотронуться до места укуса, но рука вдруг отказалась повиноваться.

– Ваше величество! – в ужасе закричал Кон-Гьял, бросаясь к Лангдарме в запоздалой попытке закрыть его своим телом.

Ты мешаешь мне наблюдать за праздником, хотел сказать король. Ты заслоняешь от меня выступление того маленького смешного фокусника, а он ведь по-настоящему талантлив, этот фокусник, достаточно увидеть его номер с голубем. И потом, что подумают люди, заметив, что ты едва не сбросил меня с трона?..

Его тело не двинулось с места – его удерживала отравленная стрела, пробившая шею и застрявшая в высокой спинке. Вокруг бесновалсь толпа, мельтешили придворные, и все казалось пустым и ненужным, лишь прекрасный белый конь спокойно ждал своего господина, чтобы еще раз торжественной поступью пройти по площади…

…Он проспал почти всю дорогу. Сначала – в тряском пазике, который вез его до пристани, потом в «ракете», наплевав на устойчивый гул, рождавший мысль о бормашине, потом – снова в автобусе до своей остановки. И даже, как показалось, те двести метров, что отделяли остановку от подъезда в его родном доме, Колесников тоже проспал. Что было странно: после недавних событий в санатории (отдохнул, называется…) Игорь Иванович внутренне приготовился к недельной бессоннице в компании с валокордином и ромашковым чаем на темной кухне.

Аллы Федоровны дома не было, и он, поблагодарив судьбу за неожиданный подарок, рухнул на диван, не снимая ботинок. И глаза закрылись сами собой.

…Ему казалось, что он летит. Или, точнее, парит в невесомости, между небом и землей, между раем и адом. Глаза по-прежнему ничего не видели, тело ничего не ощущало – ни холода, ни жары, ни боли, хотя он ждал ее, эту боль… Все писатели-фантасты, и отечественные, и зарубежные, в один голос утверждают, что при переходе человек обязан ощущать боль, словно при выходе из материнской утробы. А вот слух – слух оставался при нем. Он знал это наверняка, потому что где-то далеко тихонько плакала одинокая флейта.

Флейта звучала в горах, среди холодной прозрачной синевы. Чонг ни за что не услышал бы ее днем – разноголосый шум столичного города несовместим с тонкими нежнейшими переливами.

Те картины – кошмар, вдруг ставший реальностью, – все еще стояли перед глазами, но постепенно теряли яркость, мозг не справлялся с нахлынувшими испытаниями и все настойчивее тянул в темную пустоту – мягкую, ватную, успокаивающую…

Чонг вдруг подумал, что его тюрьма самым гармоничным образом отражает его внутреннее состояние. Его признали виновным. Его тут же опознал хозяин постоялого двора, где они с Учителем оставили лошадей. Его задержала стража на выезде из Лхассы…

Он смутно помнил то, что произошло. Хотя видел все – в числе тех счастливчиков, кому удалось протиснуться в передние ряды. Только один момент запечатлелся в его памяти – словно кто-то приложил к живой коже раскаленное клеймо. Момент, когда король Лангдарма Третий вдруг бессильно обмяк на своем золоченом троне. Кто-то там, возле трона, испуганно вскрикнул, приближенные сбились в беспорядочную кучу – будто кто-то неосторожно ткнул палкой в муравейник. И Чонг тоже закричал, потому что увидел – очень отчетливо, словно в двух шагах от себя – короткую стрелу в горле правителя. Чонг закричал, но его не услышали: кругом тоже кричали и махали руками, по-прежнему ухали барабаны и заунывно пели цимбалы. Новые и новые артисты выбегали на площадь, чтобы удивить народ своим искусством. Удивить публику и любимого правителя, которого уже не было среди живых, не было, не было…

Его не было, а праздник еще катился по инерции, и это было самое жуткое…

Только спустя целую вечность люди сообразили, что праздник идет не так. Целая вечность прошла, прежде чем ряды вдруг смешались, умолкла музыка, людской водоворот закружил Чонга и понес куда-то помимо его воли.

Учителя рядом не было. Чонг растерялся. Он был один в громадном чужом городе, а вокруг метались обезумевшие люди. Лотки с товарами, которые вынесли торговцы, оказались в мгновение ока перевернутыми, и пыльные улицы усеялись обрывками дорогих тканей, разбитой под ногами посудой, люди скользили и падали, наступая на разлетевшиеся фрукты, на размазанные в кашу сладости, рыбу, масло… Всюду стоял крик ужаса. Кто-то пытался укрыться по домам, кто-то – спасти оставшийся товар. Матери, обезумев, звали детей…

И над всей этой массой возвышались черные всадники – словно вестники смерти, с клинками наголо. Лошади топтали людей копытами, били грудью, расчищая себе дорогу. Из уст в уста передавалось: убит король… убит король… Войска подняли мятеж… На трон сел младший брат Лангдармы Ти-Сонг Децен… Он заявил, что короля убили буддийские монахи… Религия Будды объявлена вне закона…

Невозможно было отыскать Учителя в таком хаосе. Чонг бросился на постоялый двор, где они оставили лошадей.

Зык-Олла, тучный и мрачный хозяин постоялого двора, встретил его в воротах. Одежда его была в полнейшем беспорядке, нижняя челюсть отвисла до самой шеи и мелко тряслась от страха.

– Скажите, – еле выговорил Чонг, – мой наставник Таши-Галла был здесь?

– О, он недавно уехал. Взял свою лошадь, сказал, что больше не вернется.

Чонг опрометью бросился в свою комнату. Зык-Олла еле успевал за ним.

– Пожилой господин очень торопился. Он не стал даже брать свои вещи, сразу прошел в конюшню, за лошадью…

Женщина спустилась по лестнице и тревожно посмотрела в глаза монаха.

– На улицах опасно, – тихо сказала она. – Тебе лучше спрятаться у нас.

– Почему я должен прятаться? – удивился Чонг. – Разве я преступник?

Женщина продолжала смотреть ему в глаза.

– Ты буддист. Если тебя схватят, то не станут разбираться.

Она почти загипнотизировала Чонга. Ему ужасно захотелось остаться – спрятаться под надежной защитой, в уютной каморке, в темноте… Страсти улягутся, и можно будет выйти на свет…

– Я не могу остаться, – твердо сказал он. – Спасибо вам, добрые люди, за все, что вы сделали.

Женщина шагнула к нему, в глазах у нее читалась мольба, но Зык-Олла вдруг грубо дернул ее за руку и заслонил спиной.