Поля крови. Религия и история насилия - Карен Армстронг

Сначала мусульманские завоеватели пытались сопротивляться системному угнетению и насилию империи. Умар не разрешал своим офицерам выселять местные народы и вырезать себе имения в плодородной Месопотамии. Вместо этого мусульманские солдаты жили в новых «гарнизонных городах» (амсар, в единственном числе – миср), выстроенных в стратегически важных точках: Куфе (Ирак), Басре (Сирия), Куме (Ирак) и Фустате (Египет). Единственным старым городом, который стал мисром, был Дамаск. Умар верил, что умма, еще только зарождающаяся, сохранит свое лицо, лишь живя в стороне от более утонченных культур. Способность мусульман поддерживать стабильную централизованную империю оказалась еще удивительнее, чем их военный успех. И персы, и византийцы воображали, что после первоначальных побед арабы захотят ассимилироваться в завоеванных империях. В конце концов, варвары в западных провинциях так и поступили – и правили в соответствии с римским правом, и разговаривали на латинских диалектах{893}. Однако, когда их завоевательные войны окончились (750 г.), мусульмане правили империей, распростершейся от Гималаев до Пиренеев, – крупнейшей из когда-либо существовавших в истории – и большинство завоеванных народов приняли ислам и заговорили по-арабски{894}. Казалось, что эти фантастические успехи свидетельствует о правоте Корана. Ведь учит же Коран, что общество, основанное на коранических принципах справедливости, всегда преуспеет.

Последующие поколения видели эпоху завоеваний в розовом свете, но она была нелегкой. Горькой пилюлей стала неудачная попытка одолеть Константинополь. Ко временам, когда третьим халифом стал Усман, зять Пророка (644–656 гг.), в мусульманских войсках начались волнения и недовольство. Расстояния были столь огромны, что военные кампании изматывали, да и добычи доставалось меньше. Вдали от дома, вечно на чужбине, солдаты были лишены стабильной семейной жизни{895}. Это недовольство отражают хадисы, в которых начала складываться классическая доктрина джихада{896}. Хадисами (сообщениями) называли рассказы о словах и поступках Пророка, не включенных в Коран. Мухаммад умер, но люди хотели знать, как он себя вел и что думал о таких вопросах, как война. Эти сказания собирались в VIII–IX вв. и стали столь многочисленными, что непросто было отличить подлинные истории от явно подложных. Некоторые хадисы восходят к жизни самого Пророка, но даже сомнительные хадисы проливают свет на настроения в ранней умме, когда мусульмане осмысляли свой удивительный успех.

Многие хадисы усматривали в войнах боговдохновенный способ распространения веры. «Я послан ко всем людям{897}, – говорит Пророк, – мне заповедано сражаться, доколе люди не засвидетельствуют, что нет бога, кроме Аллаха»{898}. Строительство империй лучше всего идет, когда солдаты верят, что их труды полезны человечеству. Убежденность в высшей миссии укрепляет ослабевающий дух. Заметно и презрение к слабакам, отсиживающимся дома; судя по всему, солдаты были недовольны теми мусульманами, которые получали выгоду от завоеваний, но не делили с ними тягот. Так, некоторые хадисы вкладывают в уста Мухаммада осуждение оседлой жизни: «Я был послан как милость и боец, а не купец и земледелец. Худшие люди уммы – купцы и земледельцы, которые не среди тех, кто серьезно воспринял религию (дин)»{899}. Другие подчеркивают лишения солдата, который ежедневно рискует жизнью и «построил дом, но не жил в нем; женился на женщине, но не имел связи с ней»{900}. Эти солдаты начинали отказываться от других форм джихада, например заботы о бедных, считая себя единственными подлинными джихадистами. Некоторые хадисы уверяли, что битва есть шестой столп ислама наряду с исповеданием веры (шахада), милостыней, молитвой, постом в месяц Рамадан и хаджем. Иногда утверждали, что биться даже важнее, чем всю ночь молиться у Каабы или поститься много дней{901}. Подобные хадисы придают битвам духовное измерение, какого те не имеют в Коране. Большое внимание уделено интенциям солдата: сражается ли он за Бога или за славу и честь{902}. Согласно Пророку, «исламское монашество – это джихад»{903}. Призвание к военной жизни отделяло солдат от мирных жителей. И как христианские монахи селились отдельно от мирян, так гарнизонные города, где мусульманские воины обитали отдельно от своих жен, ревностно соблюдая посты и молитвы, были своего рода монастырями.

Поскольку жизнь солдата в любой момент может оборваться, много размышляли о загробной жизни. Коран не содержит подробного описания конца времен, а о рае высказывается лишь образно-поэтически. Но некоторые хадисы заявили, что завоевательные войны предвещают последние дни{904}, и вложили в уста Мухаммада такие слова: «Вот, Бог послал меня с мечом, сразу перед наступлением Часа»{905}. Мусульманские воины описаны как элитный передовой отряд, ведущий битвы последних времен{906}. Когда настанет конец времен, всем мусульманам придется оставить оседлую жизнь и присоединиться к войску, которое победит Византию и завершит завоевание Центральной Азии, Индии и Эфиопии. Некоторые солдаты мечтали о мученичестве, и хадисы дополняли христианской образностью краткие высказывания Корана о судьбе погибших в бою{907}. Как и греческое слово «мартюс», арабское слово «шахид» означает свидетель. Имелось в виду, что человек свидетельствует об исламе своей полной покорностью. Хадис перечисляет его небесные награды: ему не придется, как всем, ждать в могиле Последнего Суда, но он сразу взойдет к особому месту в раю.