Цеховик. Книга 1. Отрицание - Дмитрий Ромов

с Аль Пачино у него завязываются доверительные отношения. Тот ему верит, а этот чувствует себя просто ужасно. Дерьмом буквально.

И в конце концов Аль Пачино из-за него, из-за Деппа, погибает, пускает себе пулю в лоб, когда узнаёт, что он полицейский и всё это время стучал. Ну, то есть не стучал, конечно, а выполнял свой долг, прямые служебные обязанности… Мда… Я когда смотрел, думал, не дай, Боже, мне в такой ситуации оказаться… Короче…

Я часа полтора добираюсь до аптеки и всю дорогу твержу себе, что ни за что бы не принял эту помощь, если бы речь не шла о матери. А ещё говорю, что Любе ничего это не стоило. Подумаешь, подняла трубку и потратила несколько минут своего времени. Только мне самому становится противно от этих слов, и от самого себя. И даже Глеб Жеглов, который долбит мне пальцем в лоб и беспрестанно твердит, что вор должен сидеть в тюрьме, никак не помогает. Легко ему говорить с экрана. А как бы он сам поступил на моём месте?

Мама тоже целый день обзванивала аптеки, а потому месячный запас дефицитного лекарства, появившийся как из шляпы волшебника, вызывает у неё недоумение.

– Ты где взял?

– Представляешь, у нас там на Южном, рядом с работой просто зашёл в аптеку и спросил нет ли у них случайно «Метгалва». И на наше счастье оказался. Я у них весь забрал.

– Не может быть, я же все аптеки обзвонила сегодня.

– Ну вот, по телефону не сказали, а лично не смогли трудящемуся отказать.

– Уму не постижимо. Ну Егор, ну молодец, ну спасибо!

Мама меня горячо обнимает и целует в макушку, пригнув мою голову.

– А деньги? – спрашивает она. – Оно же наверное дорогущее?

– Ай, – беспечно машу я рукой. – Мне сегодня получку выдали как раз. Так что всё сошлось.

– Какой ты большой стал, уже матери-старушке на лекарства зарабатываешь. Скажи, сколько заплатил, я отдам деньги.

Я великодушно отказываюсь и отец одобрительно кивает, мол молодец сын, так держать. Но вот только молодцом я себя не чувствую.

– Тебе Юрий Платонович звонил, – сообщает мама. – Просил перезвонить. Только поешь сначала.

Сначала я, всё-таки, решаю позвонить Большаку. Он спрашивает, как у меня дела, а потом просит подскочить к нему, если мне не трудно, разумеется. Мне нетрудно. Я быстро ужинаю и еду к нему на пустом троллейбусе.

Дома у Платоныча витает уютный аромат свежесваренного кофе.

– Ну как ты? – спрашивает он, когда мы проходим в комнату.

Я рассказываю про маму и про лекарство.

– Сочувствую, – говорит он. – И теперь что, это лекарство всю жизнь принимать?

– Видимо да, – отвечаю я. – Сначала посмотрят, как оно пойдёт, что там с сахаром, ещё, наверное, какие-то анализы надо будет сдавать. Потом, возможно другое подберут.

Он кивает и на небольшое время погружается в размышления.

– Ну а как у тебя вчера прошло дело? – спрашивает он, выходя из задумчивости.

– Да нормально, – пожимаю я плечами. – Всё хорошо.

– Хорошо? – переспрашивает Большак, чуть прищурившись, и как-то чересчур внимательно рассматривает меня.

Я снова пожимаю плечами и засовываю руки в карманы брюк.

– Хорошо, Юрий Платонович. Дело-то нехитрое. Приехал, отдал, уехал.

– Ну да, ну да, – соглашается он, продолжая разглядывать моё лицо. – Ну что же, молодец. Ладно, ты посиди минутку, я кофе принесу. Выпьешь со мной кофе?

– Конечно выпью, спасибо, – соглашаюсь я.

Я сажусь на диван и беру в руки фотоальбом, лежащий рядом на подлокотнике. Он довольно увесистый. Я провожу пальцами по тиснёной коленкоровой обложке с затейливым узором. Основательный. Сейчас таких не делают. Собственно, сейчас и фотографии смотрят на телефоне. Правда, не совсем сейчас…

Я открываю альбом и перелистываю тонкую белую кальку. За ней открывается первая фотография. Чёрно-белый вертикальный снимок тринадцать на восемнадцать. Сделан в фотоателье. На фото молодой человек в костюме. Он запечатлён в полный рост. Кого-то он мне напоминает. Нет, не Большака… Он… Он очень сильно похож… на Егора Брагина.

23. Значит, нужен план

– Кто это? – спрашиваю я, когда Большак входит в комнату?

– А, это… – говорит он, ставя передо мной чашку кофе.

– Извините, что без спроса, но альбом здесь лежал, на диване.

– Да, ничего-ничего. Это Николай. Мой сын…

– У вас есть сын? – удивляюсь я. – Вы о нём никогда не говорили.

– Да, – соглашается он, – не говорил.

– А почему мы с ним так похожи? Вы видите это сходство?

– Вижу, конечно, я же не слепой. Сходство есть. Но ты не мой отпрыск и мы даже не родственники. Причуды природы, не знаю. Полистай страницы. Там есть и другие Колины карточки. На них вы совершенно разные, а на этой, будто родные братья. Я часто на неё смотрю.

– Наверное, стоило бы всё-таки сделать нам с вами генетическую экспертизу, вдруг окажется, что мы имеем родство.

– Не знаю, что это за экспертиза, но я не против, – усмехается он. – Делай, если хочешь.

– А можно нам встретиться с Николаем? – спрашиваю я. – Было бы интересно сравнить нас воочию, так сказать.

Он грустно качает головой:

– Это невозможно. Он умер два года назад.

Я осекаюсь, и едва не сорвавшаяся шутка застывает на моих губах.

– Простите.

– Да ничего... Ничего с этим не поделать. У каждого своя судьба. Кто-то живёт до глубокой старости, а кто-то уходит, едва начав жить. С этим можно только смириться. Все мы, по большому счёту, приходим на землю лишь на миг. Промелькнёт… и всё. Шансов что-то исправить уже не будет.

Я покашливаю. Некоторым подобные шансы всё же выпадают. Только эти некоторые пока не знают, что можно исправить и как…

– Что произошло? Как он умер?

– В аварию попал. Он мотогонками занимался. Вот и...

– Сочувствую вашему горю, – говорю я.

Мы некоторое время молчим.

– Ладно, – наконец говорит Юрий Платонович и забирает из моих рук альбом. – Расскажи, как у тебя с твоими букмекерами дела?

– Да пока не знаю. Отвёл туда Каху с его дружком. Альберт не звонил? Не жаловался?

– Нет, а должен был?

– Дружок Каховского