Костяной склеп - Линда Фэйрстайн

Первым заговорил Пост:

— Как я уже говорил, я воспринимал Катрину только как серьезного молодого ученого, довольно замкнутую особу, если выражаться кратко.

— Наверно, я единственная, кто вам иначе описал Катрину, — вступила в разговор Анна Фридрих. — Определенно я замечала происходящие в ней перемены. Думаю, вы, Гирам, тоже были свидетелем этого.

— Пожалуй, Катрина действительно не раз давала повод так думать о себе до того, как на нее напали. То есть до того, как ее изнасиловали.

— Изнасиловали?! — воскликнул Пост. — Вы хотите сказать, что убийца изнасиловал Катрину?

— Нет, нет… Ну я точно не знаю, что было на самом деле. Так ведь, детектив? — Беллинджер искал взглядом поддержки у Чепмена. — Я имею в виду прошлогодний случай, когда ее изнасиловали по пути домой в парке Форт-Трайон.

— Я ничего об этом не знал, — произнес Мамдуба.

— И я, — поспешно присоединился к нему Пост.

— Да я каждому из вас сказала об этом. Точно помню, что говорила. — Анна Фридрих еле сдерживалась. Мамдуба и Пост или действительно были сильно удивлены, или оба мастерски разыгрывали простачков. — Эрик, ну как же… Элайджа. Я считала себя обязанной известить вас о том, что произошло с Катриной, и вместе с тем просила вас соблюдать конфиденциальность…

Случилось именно то, чего добивался Майк. Он хотел расколоть выступавшую до этого единым фронтом группу и выяснить, что разделяет этих людей. Какие внутренние процессы лихорадят оба музея, что происходит в запасниках, в которых хранится львиная доля сокровищ, скрытых от широкой общественности?

— У Катрины, без сомнения, был давний интерес к средневековому искусству. Это было ее базовое образование, и она сосредоточилась на этой теме. Потому Катрина и пришла в Метрополитен. Но, решив покинуть Нью-Йорк и вернуться к себе на родину, в Африку, она собиралась посвятить себя совсем новой научной области.

— Если позволите мне высказаться, мисс Купер, — послышался голос Мамдубы, — то, по моему глубокому убеждению, домой Катрина решила уехать главным образом из-за состояния своего отца.

«А не поздновато ли?» — подумала я. Непременно должно быть что-то еще, что у нее вызвало эту перемену интересов. Я рассчитывала, что этот вопрос немного позже прояснится с помощью Клем, но важно было узнать, что думают по этому поводу кураторы.

— Мы еще не слышали вашего мнения, мистер Сокаридес. Расскажите нам о своих впечатлениях от Катрины.

До этого он бесстрастно наблюдал за происходящим, откинувшись на спинку кресла, и, казалось, не хотел вмешиваться в общий разговор. Но после моего обращения он не мог остаться в стороне.

— Я не был знаком с Катриной до подготовки бестиария. Экспонаты, которые она отбирала, мне нравились. В общем, как и сама она.

— Не объясните, почему она так увлеклась животными?

— А кому, мисс Купер, не нравятся животные? — Он немного оживился, воздев патетически руку в мою сторону. — Разве что серийным убийцам, если судить по криминальным телепередачам. Маньяки пушистых зверушек просто ненавидят, а в детстве, как правило, над ними измываются. Наверное, так на убийц и выходят, да?

— Сейчас я спрашиваю о жертве, — напомнила я. — Что побудило ее увлечься вашими животными?

— Да вся выставка им посвящена, юная леди. Катрину, изучавшую средневековое искусство, увлекали изображения мифологических животных. А я познакомил ее с интересными образцами настоящих. К примеру, окапи, антилопой канна, зеброй Греви, ромбовидным жирафом.

— Мертвыми?

— Само собой, мистер Чепмен. У нас музей, а не зоологический сад.

— Значит, вы ей показывали чучела животных? — уточнил Майк.

— Именно.

— А Катрина присутствовала при том, как вы или кто-то из ваших сотрудников их, собственно говоря, делали?

— Нет, — сразу ответил Сокаридес и после паузы пожал плечами. — Ну то есть точно я не знаю. Она любила рассматривать животных и их кости, кстати сказать. Но я не думаю, что ей понравился бы сам процесс набивки шкур. Это для нее, по-моему, слишком уж в духе Ганнибала Лектора.

— Можете объяснить, что значит «любила рассматривать животных и кости»?

— Это правда, мисс Купер. Катрине действительно нравились животные. Имейте в виду, что почти все они из Африки. Может быть, это ее к ним и влекло. Но больше всего ее притягивали кости. Она могла часами их изучать и задавала мне многочисленные вопросы. Ничего странного, говорил я себе, девушка специализируется в области погребальной скульптуры. Только я хотел бы возразить Анне, — сказал Сокаридес, снова откидываясь к спинке кресла. — Мне никто не говорил, что Катрину изнасиловали. И я не понимаю, к чему ты нас тут на сей счет накручиваешь.

— А я никогда и не утверждала, что говорила об этом тебе, Ричард. Я понятия не имела, что она так увлечена твоими… твоими… животными, — произнесла Анна как ни в чем не бывало. Анна явно хотела продемонстрировать нам, сколь близко она была знакома с Катриной. — На самом деле я понятия не имела, что ты общаешься с нею за пределами этой комнаты.

Обычно я допрашивала свидетелей поодиночке, что мы и проделаем позже, но благодаря идее Майка свести их вместе выяснилось, кто в этой компании на кого имеет зуб, а в индивидуальной беседе это могло бы и не проявиться.

— Ты, Анна, кажется, считаешь себя ее единственной подругой. Кстати сказать, Катрина была немало удивлена тем, какими скудными оказались фонды Метрополитен именно в твоей области — африканском искусстве.

— Только я бы не стала называть Катрину африканкой, верно, Элайджа? Она голландка. Из буров. Примерно такая же примитивная, как и Эрик. — Анна засмеялась своей шутке, оценить которую могли только посвященные.

— А вы тоже голландец? — спросила я у Поста, вспомнив слова Рут Герст о том, что его отец, известный путешественник и охотник, частенько устраивал музейным попечителям африканское сафари.

— Да я там родился. Но мы выехали из Африки, когда я был еще ребенком, и вырос я уже в Штатах. — Эрика, похоже, удивили эти пререкания между сотрудниками двух музеев.

— А что подразумевал мистер Сокаридес, говоря о бедственном положении вашего отдела в музее Метрополитен?

— Вплоть до конца 60-х — по музейным меркам это совсем недавно, — Анна моментально заняла оборонительную позицию, — руководство Метрополитен вообще не считало нужным обращать внимание на так называемое примитивное искусство. И мой отдел был весьма обделен. Попечители относились к предметам примитивного искусства как к безделушкам, представлявшим интерес только для туристов. А ведь сюда попадали скульптуры майя, африканские маски, ритуальные столбы Новой Гвинеи. И лишь когда Нельсон Рокфеллер подарил музею свою коллекцию, мы стали более-менее конкурентоспособными в этом направлении искусства.

Мамдуба снова не мог сдержать ироничной усмешки.