Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой

— Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бытолько тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не былобы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война кактеперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогдабы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним вРоссию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем.Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и неиграть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость.Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война — этолюбимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самоепочетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравывоенного общества? Цель войны — убийство, орудия войны — шпионство, измена ипоощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствияармии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия —отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость,разврат, пьянство. И несмотря на то — это высшее сословие, почитаемое всеми.Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убилнарода, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга,перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служитьблагодарственные молебны за то, что побили много людей (которых число ещеприбавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тембольше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! — тонким, пискливымголосом прокричал князь Андрей. — Ах, душа моя, последнее время мне сталотяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человекувкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! — прибавил он. —Однако ты спишь, да и мне пора, поезжай в Горки, — вдруг сказал князь Андрей.

— О нет! — отвечал Пьер, испуганно-соболезнующими глазамиглядя на князя Андрея.

— Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, —повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. —Прощай, ступай, — прокричал он. — Увидимся ли, нет… — и он, поспешно повернувшись,ушел в сарай.

Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения,которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.

Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти лиза ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! — решил сам собой Пьер, — и я знаю,что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.

Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не могспать.

Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном ондолго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа соживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходяза грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушьлеса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и,всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не такрассказываю; нет, вы не понимаете», — несмотря на то, что князь Андрейуспокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотеласказать. Наташа была недовольна своими словами, — она чувствовала, что невыходило то страстно-поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день икоторое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, итемно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», — говорилаона, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостнойулыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, — думалкнязь Андрей. — Не только понимал, но эту-то душевную силу, эту искренность,эту открытость душевную, эту-то душу ее, которую как будто связывало тело,эту-то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг онвспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничегоэтого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, скоторой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».

Князь Андрей, как будто кто-нибудь обжег его, вскочил и сталопять ходить перед сараем.

25-го августа, накануне Бородинского сражения, префектдворца императора французов m-r de Beausset и полковник Fabvier приехали,первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку уВалуева.

Переодевшись в придворный мундир, m-r de Beausset приказалнести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделениепалатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантамиНаполеона, занялся раскупориванием ящика.

Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь сзнакомыми генералами, у входа в нее.

Император Наполеон еще не выходил из своей спальни иоканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстойспиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал еготело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном навыхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он одинмог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеонабыли мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражалофизическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] —приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант,вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было вовчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидаяпозволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.

— Point de prisonniers, — повторил он слова адъютанта. — Ilse font demolir. Tant pis pour l`armee russe, — сказал он. — Allez toujours,allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русскойармии. Ну еще, ну крепче…] — проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирныеплечи.

— C`est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi queFabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже. ] — сказал онадъютанту, кивнув головой.

— Oui, Sire, [Слушаю, государь. ] — и адъютант исчез в дверьпалатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синеммундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.

Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенныйим подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Ноимператор так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполнеприготовить сюрприза.