Перед изгнанием. 1887-1919 - Феликс Феликсович Юсупов

всеми и сел в машину с братьями жены, князьями Андреем, Федором и Никитой, воспитателем последнего и моим товарищем капитаном Рейнером. Приехав на вокзал, я заметил скопление полицейских. «Не дан ли приказ о моем аресте?» – подумал я.

Когда я проходил мимо полковника жандармов, он приблизился ко мне и очень взволнованным голосом произнес несколько неразборчивых слов.

– Говорите немного громче, полковник, – сказал я, – ничего не слышу.

Он, наконец, собрался с духом и произнес, повысив голос:

По приказу Ее Величества императрицы вам запрещено отлучаться из Санкт-Петербурга. Вы должны вернуться во дворец великого князя Александра и оставаться там до новых указаний.

– Очень жаль, – ответил я, – но это меня вовсе не устраивает.

Потом, обращаясь к своим спутникам, я передал им полученный приказ.

Мой арест их очень удивил.

– What's happend? (Что случилось?) – повторял англичанин Стюарт, ничего не понявший.

Андрей и Федор тут же отказались ехать в Крым, чтобы не покидать меня. Было решено, что юный Никита отправится один с воспитателем.

Мы пошли проводить их до вагона. Полиция следовала за нами по пятам, вероятно, опасаясь, что я вскочу в поезд.

Собралась значительная толпа и с живым любопытством наблюдала нашу группу, продвигавшуюся по перрону в окружении жандармов.

Я вошел в купе проститься с Никитой, что серьезно обеспокоило полицейских.

Я заверил, что не имею никаких намерений улизнуть от них.

Когда поезд ушел, мы сели в машину, чтобы вернуться во дворец.

Чувствуя себя очень усталым от этого насыщенного событиями дня, я добрался до своей комнаты и попросил Федора и Рейнера побыть со мной.

Немного времени спустя пришли доложить о приезде великого князя Николая

Михайловича.

Этот поздний визит не обещал ничего хорошего. Вероятно, он явился узнать от меня, что произошло; я устал и не имел никакого желания еще раз повторять свою версию драмы.

Федор и Рейнер вышли, когда великий князь вошел.

– Ну, – сказал он, – рассказывай, что ты наделал?

– Неужели и ты тоже веришь всем этим россказням? Все это – не что иное, как результат недоразумения. Я ни при чем.

– Говори это другим, но не мне. Я все знаю. Я знаю все подробности, даже имена дам, бывших на твоей вечеринке.

Последние слова уверили меня, что он совсем ничего не знал и притворялся знающим, чтобы заставить меня заговорить.

Сомневаюсь, поверил ли он басне, которую я ему рассказал, но он не захотел признать себя побежденным и ушел от меня с недоверчивым видом, раздосадованный, что не узнал ничего нового.

После его ухода я сообщил своякам, что решил на следующее утро переселиться к великому князю Дмитрию. Я объяснил им, что отвечать, если их будут расспрашивать. Все трое обещали скрупулезно держаться моих указаний.

События предшествовавшей ночи сначала вспоминались мной с ужасающей живостью, потом мысли затуманились, голова стала тяжелой, и я заснул.

* * *

На следующее утро я явился к Дмитрию. Он был очень удивлен моим появлением, поскольку считал меня уехавшим накануне в Крым.

Я рассказал ему все, что произошло с тех пор, как мы расстались, и попросил его о гостеприимстве, чтобы быть вместе с ним в трудные минуты, которые нам, несомненно, предстоят.

Он, в свою очередь, сообщил, что накануне вынужден был покинуть Михайловский театр до конца спектакля, поскольку его предупредили, что публика готовит ему овацию. Вернувшись домой и узнав, что императрица считает его одним из главных участников убийства Распутина, он тут же позвонил в Царское Село, чтобы попросить аудиенции. Ему категорически отказали.

Мы еще побеседовали, потом я ушел в отведенную мне комнату и пробежал газеты. Они очень кратко сообщали, что «старец» Григорий Распутин убит в ночь с 29 на 30 декабря.

Утро прошло спокойно. К часу дня, когда мы завтракали, генерал Максимович[168], адъютант императора, позвал великого князя к телефону.

Он вернулся очень взволнованным.

– Я арестован по приказу императрицы, – сказал он, – она не имеет права на подобные действия. Один император может меня арестовать.

Пока мы это обсуждали, доложили о генерале Максимовиче.

Войдя, он сказал великому князю:

– Ее Величество императрица просит Его Высочество не покидать свой дворец.

– Что это? Арест?

– Нет, вы не арестованы, но Ее Величество настаивает, чтобы вы не покидали дворца.

Великий князь ответил, повысив голос:

– Я заявляю, что этот приказ равносилен аресту. Скажите Ее Величеству императрице, что я подчиняюсь ее воле.

Все члены императорской семьи, находившиеся в столице, явились к Дмитрию с визитами. Великий князь Николай Михайлович даже приходил по нескольку раз на дню или звонил, чтобы рассказать нам самые невероятные новости, причем пользовался таинственными фразами, которые могли быть истолкованы как угодно. Он продолжал делать вид, что осведомлен, надеясь таким образом проникнуть в наши секреты.

Между тем, активно участвуя в поисках тела Распутина, он уведомил нас, что императрица, уверенная в нашем участии в убийстве «старца», требовала, чтобы мы были немедленно расстреляны. «Это предложение, – прибавлял он, – возбудило общий протест. Сам Протопопов советовал дождаться приезда царя, уведомленного о событиях по телефону. Его прибытия ждут со дня на день».

Я узнал в то же время от мадемуазель Г., что человек двадцать самых ярых и преданных поклонников и поклонниц Распутина, собравшись у нее, решили отомстить за него.

Она сама была свидетелем этой сцены и живо уговаривала нас принять меры предосторожности на случай возможного покушения.

Бесконечное хождение любопытных держало нас в постоянном напряжении. Мы все время должны были быть настороже, чтобы не вырвалось неосторожное слово, следить за выражением лица, чтобы не подтвердить подозрения тех, кто засыпал нас вопросами, даже – что часто встречалось – если ими двигали лучшие побуждения.

Итак, мы с большим облегчением остались вечером одни.

Шум, поднятый нашим поступком, возбудил особенное брожение среди рабочих, которые решили сформировать отряд для нашей защиты.

Утром 1 января царь вернулся в Царское Село. Лица из свиты рассказывали, что он выслушал известие о смерти Распутина, не сделав никаких комментариев, но что его хорошее настроение потрясло все его окружение. Никогда с начала войны государь не выглядел таким веселым. Несомненно, он считал, что исчезновение «старца» разорвало тяжелые цепи, от которых он сам не имел силы освободиться, Но вернувшись в Царское Село, тут же попал под влияние окружающих и его расположение опять изменилось.

Несмотря на то, что лишь члены императорской семьи имели право входа во дворец великого князя, мы потихоньку принимали и других. Таким образом, многие офицеры явились уверить нас, что их полки готовы нас защищать. Они доходили до того, что предлагали Дмитрию поддержать возможное политическое